Роли леди Рейвен. Книга вторая - Дарья Снежная

В зеленых глазах в первую очередь мелькнуло недоумение, даже брови взлетели вверх. А потом он понял.

И улыбнулся.

Он не попытался разыграть изумление. Не испугался. Не разозлился. Нет. Улыбнулся.

Я обмерла, даже сердце, кажется, на мгновение остановилось. И над ухом должен был вот-вот прозвучать щелчок затвора, а может, даже и громыхнуть выстрел, опережая попытку бегства или нападения.

Но ничего не происходило. Грайнем сидел как сидел — рука вольготно на спинке дивана — и просто смотрел на меня с этой совершенно жуткой, потому что она не вписывалась в мои представления о его реакции, улыбкой на губах.

— С чаем это я, пожалуй, правда был не прав, — медленно и раздельно произнес он, не отрывая от меня взгляда. — Тут нужно что покрепче.

— Трей Лоули, лорд Грайнем, вы арестованы по подозрению в убийстве девяти человек. Предупреждаю, что при попытке бегства мы имеем право стрелять на поражение, а также уведомляю, что содействие следствию может способствовать смягчению вердикта в случае обвинительного приговора.

Я впервые проговаривала эти слова в реальной жизни. Не вслух над учебником, не строгому преподавателю, а вот так — глядя в глаза преступнику. Человеку, который еще час назад был для меня просто хорошим знакомым. Грубоватым, но с понятиями о чести и достоинстве. Боже, да сложись жизнь хоть чуточку иначе, маменька меня за него уже просватала бы!

От этой дикой, неуместной мысли я чуточку пришла в себя и сунула руку в сумочку, извлекая из нее наручники. Вот уж незаменимый аксессуар каждой приличной леди.

Судя по тому, как искривились в ухмылке губы графа, он подумал о том же, но продолжал сидеть без движения и сейчас, и тогда, когда я не глядя протянула наручники Стивенсону. И только когда мой охранник приблизился, Грайнем пошевелился — выпрямился и спокойно протянул руки, позволяя защелкнуть на запястьях браслеты с окаемкой рун, запирающих магию.

Я перевела взгляд на охранника.

— Мне нужно отправить послание в департамент. Не спускай с него глаз.

— Да, миледи.

— Секретер там. — Граф любезно кивнул головой в угол, и меня снова остро кольнуло чувство неправильности, нереальности происходящего. Все не так! Все должно быть не так!

Почему он ведет себя так, будто даже рад, что я явилась его арестовывать? Почему?

Я торопливо нацарапала послание господину Трейту, запечатала его расплавленным над свечой сургучом и вышла из гостиной. Мальчишку-посыльного удалось поймать быстро, я сунула ему монету, пообещала, что если он домчит это послание до департамента как можно быстрее, то получит еще столько же, и некоторое время стояла на ступеньках, наблюдая, как он воодушевленно улепетывает. Возвращаться не хотелось.

До конца поверить не получалось. Как? Как такое возможно?

Впрочем, если я так и буду здесь стоять, пока не прибудут силы департамента, то я рискую получить ответы на эти вопросы куда позднее. А то и не получить вовсе.

Я зябко потерла плечи и вернулась в дом под недоуменным взглядом дворецкого, озадаченного моим шастаньем туда-сюда.

В гостиной ничего не изменилось. В тишине громко тикали большие напольные часы, да шорох моих юбок звучал отчетливее обычного. Я села обратно на свое место напротив графа и отметила, что он уже не улыбается. Грайнем был сосредоточен и серьезен, но по-прежнему не высказывал ни малейших признаков гнева.

— Это правда… вы? — спросила я, и вопрос прозвучал совершенно беспомощно.

— Правда. Я, — спокойно кивнул граф, и у меня по спине пробежал холодок.

Я помолчала немного, собираясь с мыслями, и повторила свой первый вопрос:

— Кто и при каких обстоятельствах поставил вам печать?

Вообще-то Грайнем не обязан был отвечать. По протоколу допрос должен был проводиться в департаменте, в присутствии его адвоката, и сейчас он имел полное право молчать как рыба и прекрасно это знал. И тем не менее заговорил.

— Вы наверняка знаете, как мне достался титул? Двоюродный дедушка скончался, не оставив прямых потомков мужского пола. Мой дед, его младший брат, помер годом раньше. А мой отец погиб, когда мне было три года. Наша семья никогда не рассчитывала на титул. Граф был крепок, при молодой жене и далеко не бездетен, просто с сыновьями не задалось, так это дело наживное. К тому же он относился к нам хорошо — поддерживал деньгами, когда отца не стало. А когда у меня открылось «окно», предложил оплатить обучение в лучшем форсийском университете. Он рассудил, что толковый целитель семье никогда не помешает, а в Ланланде насидеться я еще успею, и, мол, надо мальчику мир повидать.

Грайнем не смотрел на меня. Он сидел, чуть сгорбившись, упершись локтями в колени и устремив взгляд на собственные закованные, сцепленные в замок руки. И я вдруг поняла, что он говорит не потому, что я задала вопрос. Он говорит, потому что хочет это рассказать.

— Я уехал из дома в тринадцать и больше не возвращался туда. В Форсии обучение поставлено еще жестче, чем у нас. Нет каникул — только перерывы, короткие, не более недели, пусть и достаточно частые. Это для того, чтобы маги находились под контролем постоянно и срыв не произошел, пока юное дарование лакомится вареньем у матушки под крылом. Мне нравилось. Учителя хвалили меня, говорили, что меня ждет большое будущее, особенно в области хирургии. Талант.

Грайнем хмыкнул. Я против воли тоже уставилась на его пальцы — длинные, с красивыми полукруглыми ногтями. Мне вспомнились по обыкновению теплые и суховатые прикосновения целителей и исходящая от этих прикосновений сила.

— А потом мне пришло письмо от матери, с требованием немедленно вернуться в Ланланд. Граф при смерти, требует меня. Меня отпустили, и я помчался. Идиот.

Я вздрогнула всем телом, когда комнату огласил удар часов, даже Стивенсон, кажется, дернулся схватиться за оружие. И долгих десять ударов мы мучительно ждали, пока они отзвенят, чтобы услышать, что было дальше.

— Графа я не застал. И, войдя в этот особняк, узнал, что уже являюсь его владельцем, наследником титула и состояния, потому что последним ребенком, рожденным у деда, была снова девочка. Мать с отчимом ликовали, с трудом натягивая на себя маски скорби на людях. Я? Я был ошарашен. Я не совсем понимал, зачем мне это. У меня была совсем другая жизнь, и она меня полностью устраивала. Когда мать подошла ко мне с этим разговором в первый раз, я просто отмахнулся. Печать? Графу не пристало? Долг по отношению к родителям и обществу? Забота о состоянии? Мне показалось, что она бредит. Да, я понимал, что не смогу уже вернуться в Форсию, но печать? Зачем?

Да, сразу видно, что Грайнем не был воспитан в соответствии с доставшимся ему титулом. Урожденный граф таким вопросом бы не задавался. Целительство — абсолютно неподходящее занятие для человека благородных кровей. Иметь дело с больными и немощными не в рамках благотворительных мероприятий, а постоянно? И кого бы он лечил? Люди его круга не пошли бы к нему, слишком неприлично демонстрировать равному свои болезни да увечья — сколько потом неловкости при встречах на светских мероприятиях. А чтобы граф врачевал тех, кто ниже? Фи, как сказали бы дамы.