Люди с солнечными поводьями - Ариадна Борисова

Человек простого, негорделивого нрава, Сарэл старался, чтобы жена не думала о нем высоко. Не стремился открыться перед ней во всем многообразии и могуществе своего джогура. Но она не раз убеждалась, что на много ночлегов пути кругом не найти людям лекаря с более легкой рукой и певца-сказителя речистее, а главное – благословителя, направляющего на успешное завершение дел доходчивее, чем ее муж. За две весны счастливой супружеской жизни он научил Кюннэйю столькому, сколько она допрежь не предполагала в себе. И сам был изумлен, нежданно обнаружив в ней знахарский дар.

Раз, притащив из лесу большую корзину целебных растений, попросил жену очистить и разобрать их. Торопясь куда-то, не растолковал ей, как раскидать ворох: по корешкам, листьям или соцветиям.

Кюннэйя недолго размышляла. С недавних пор она начала видеть слабое свечение, легкую цветную дымку, что исходила от растений, мерцала над животными и некоторыми людьми. Поэтому решила распределить по-своему.

Вернувшись, Сарэл постоял в недоумении, всматриваясь в собранные отдельно кучки.

– Почему ты именно так поделила?

– По цветам, – растерялась Кюннэйя.

– Но ведь все травы одного зеленого цвета!

– Вовсе нет, – возразила она. – Гляди, тут цветочек белый и холодный, как снежинка, а на самом деле от него теплом веет, желтый свет струится. Вот и пушистая зеленая травка рядом с ним испускает похожие горячие лучики.

– И что же? – заинтересовался муж.

Кюннэйя смущенно пояснила:

– Мне пока не ясно, от какой болезни они помогают. Но если соединить их в кипящей воде, может, после приглянутся друг другу. Цвет у напитка будет ласковый, не мерклый, и дух приятный.

– А вдруг не приглянутся?

Она опустила голову:

– Тогда настой получится темным, как грязь…

Сарэл сказал задумчиво:

– Все верно. Сильное выйдет снадобье против ломоты в руках. Жарким огнем выгонит из них зябкую немочь.

– Я уже попробовала сама смешать растения, – призналась Кюннэйя и принесла чашу с неизвестным Сарэлу зельем. – Эти травы полюбили друг друга сразу, как только я их в кипяток вместе положила.

Сарэл нагнулся над слабо дымящейся чашей. Щурясь, посмотрел на жену. Что сквозило в его странном взгляде – восхищение, удивление, страх за нее?

Взволнованная открытием, она наклонила чашу, подняла к нему сияющие радостью глаза:

– Смотри, будто золотом переливается! Любовь – это же красиво, правда?

– Красиво, – улыбаясь, подтвердил шаман. – Она исцеляет. Подлинная любовь способна от смерти спасти. – Смутился от пышности вырвавшихся слов и пробормотал: – Это лекарство и пить показано, и больное место смазывать.

Вот так объявился в женщине ее джогур.

Кюннэйя стала различать смутно маячившие за больными людьми искривленные и косматые тени недугов. А еще узнала, что может чувствовать прошедшие весны вещей. Собравшись однажды утром надеть простое домашнее платье из пестрой телячьей шкуры, она вдруг испытала потрясение, какого не ведала раньше. Сквозь кожу чувствительных пальцев в ее вены проникли, заструились по крови, потоком ринулись в голову воспоминания прошлой жизни платья, начиная с последнего мига – и вспять по спиралям дней. Четким внутренним зрением она видела со стороны свои руки, берущие одежду с колышка на левой половине юрты. Чье-то склоненное лицо предстало перед ней снизу вверх. Она с изумлением сообразила, что это овал ее круглого подбородка с розовым лепестком нижней губы, ее тонкие, просвечивающие ноздри.

Цветные пятна замелькали перед глазами… Словно собственным телом, но как-то издалека и не больно ощутила она частые проколы костяной иглой и продергивание жильной нити. Потом познала волнение выделанной шкуры в режущем скольжении ножниц. Вдыхала запах железа. Слышала натужный скрип тупых жующих зубьев лиственничной кожемялки. Вместе с мездрой вбирала кислую слизь рыбьих потрохов и забродившее молоко… Много предшествующего в истории своего одеяния пережила она, пока не узрела пестрого тельца. Он беззаботно пасся на летнем лугу. В телячьем упитанном теле бежало живое круговращение крови… и на этом женщине едва удалось остановить разошедшиеся воспоминания платья.

Оказывается, все на свете имело память и помнило свои весны, как человек помнит юность и детство. Кюннэйя подумала: глядя на человека, не видишь его памяти, потому что она запрятана в голове. Интересно, а если коснуться головы пальцами, раскроется ли чужая память, побежит ли назад? Заставит ли переживать вместе с человеком значимые события его жизни? Коли так, можно было б узнать кое-что из того, чего не договаривает или скрывает от нее Сарэл! Ночью, когда муж уснет крепче, Кюннэйя возложит сомкнутые пальцы на его темя и…

Она вздрогнула: это хуже, чем подглядывание. Пожалуй, даже чем воровство! Мысли вещей просты и прямы, а человек – не вещь, которая радуется согласию послушать и готова рассказать о себе все.

Люди, не обладающие внутренним зрением, чувствуют вещи лишь внешне. Могут определить влажность или сухость, гладкость, шершавость, мягкость, жесткость и тому подобное, касаясь вещи рукой. Но не сумеют ответить, был ли предмет, на ощупь сухой сегодня, влажным вчера. Человеческое зрение слепо к прошлому времени. Слепо так же, как ощущения. Оно не способно видеть даже очень близкого прошлого – только что прошедшего мига.

Потрясенная, женщина весь день провела в диковинных мыслях, неизведанных раньше. Брала в руки разные вещи, углублялась в их настоящую суть и видела радости, боязни и боли душ, бывших некогда животными и деревьями. К вечеру, едва не задохнувшись от обилия вошедшей в нее чужой памяти, напугалась и прекратила странные опыты. Могла бы, наверное, проникнуть еще дальше и глубже, но уразумела, что если даст себе увлечься, то рискует потратить на одно-единственное чужое воспоминание собственную жизнь. Ведь каждое событие, происходившее с тем же платьем, заключало в себе целый мир созданий, которые принимали участие в его бытии. Они тоже помнили свое. Одно связывалось с другим, другое с третьим, и так до бесконечности. Поэтому, поняла женщина, мозг человека устроен помнить лишь важное для него, а ненужное забывает бесследно. Постаралась больше не влезать в чьи бы то ни было воспоминания и усердно очистила свою память от мусора посторонних мыслей, ненароком подхваченных чуткими пальцами.

За Кюннэйей закрепилась бы удаганская слава, если б не муж. Он строго-настрого запретил ей рассказывать кому-либо о видениях. Сарэл жалел жену. Или просто не хотел торопить события, считая, что ее дар, как семечко в цветке Месяца белых ночей, еще не вызрел. А может, предвидел несчастья, бродящие рядом с джогуром – противоречивым гостинцем Кудая, чьи три лица редко приходят к согласию.

* * *

Чтобы не сидеть без дела, старуха принялась перебирать содержимое корзины. Порошок из корней багряных цветков-шишек, разведенный в растопленном медвежьем жире, поможет унять кишечные боли. Горькие концы болотного волоса – рвотное средство. Корешок голубого весеннего цветка, нежного лепестками, мягок на ощупь, как кисточка рысьего уха, а на вкус ядрен и желчен. Сумеешь сварить забористый настой – пойдет внутрь для рубцевания желудочных язв и зубы лечить. Вот и корень растения-воина повезло найти, лют и кусач в зелье.