Счастливый брак - Рафаэль Иглесиас

Он понес кофе к дивану, мысленно пробегаясь по расписанию Маргарет. Завтрашний день принадлежит Грегу, и завтра же Макс должен в последний раз побыть с матерью наедине. Сегодня ночью Грег прилетает из Вашингтона, где работает уже два года после окончания университета. Планировалось, что старший сын проведет с Маргарет весь день. Макс, которому пришлось наблюдать все стадии болезни матери в течение последних трех лет своей школьной жизни, еще должен был решить, когда он хочет в последний раз поговорить с ней и хочет ли вообще. В полдень появился Макс: накануне он в очередной раз пытался забыться сном, чтобы не замечать происходящего, и только что проснулся. Едва увидев вытянувшиеся лица дедушки, бабушки, дядей и их жен, он поспешил уйти, сказав, что у него назначена встреча. Энрике остановил его возле лифта и напомнил, что если он хочет провести какое-то время наедине с матерью, то ему следует поторопиться: завтра она перестанет получать стероиды и после этого будет почти все время спать или впадет в бессознательное состояние.

— Я скажу тебе позже, — пробормотал Макс.

— Неужели ты не хочешь побыть с ней? — проворчал Энрике и пожалел о своих словах еще до того, как увидел сузившиеся красные глаза Макса.

— Не знаю, — сказал он. — Хватит меня об этом спрашивать.

Энрике ничего не оставалось, как сделать вывод: Макс всерьез рассматривает возможность не прощаться с любимой матерью. Это казалось диким. Он был так ей предан. В самые страшные дни болезни, пробравшись между трубками, он устраивался у нее под боком, прижимаясь головой к ее плечу. С тех пор как она совсем ослабела, они поменялись местами: теперь он клал ее голову на свое возмужавшее плечо и гладил по щеке. Энрике полагал, что нежелание Макса прощаться продиктовано гневом и неприятием смерти. Макс впадал в ярость всякий раз, когда проваливалась очередная попытка остановить болезнь, и еще больше сердился, если ему казалось, что единственное, что беспокоит Маргарет, — в какой университет он поступит и какую работу найдет тем летом, когда она умрет.

Энрике как мог старался оградить Макса от последних попыток Маргарет контролировать жизнь младшего сына.

— Я не хочу, чтобы он сидел тут, горевал и тихо напивался, — заявила она. Заметив неодобрительный взгляд Энрике, Маргарет умоляюще прошептала: — Я не могу не пилить его, Пух. Я могу отказаться от чего угодно, но я не могу не волноваться за своих сыновей.

Таким образом, Макса он защитить не смог. На протяжении всей их жизни Маргарет умело пользовалась подобного рода эмоциональными приказами, чтобы настоять на своем. Энрике мог сопротивляться, упрекать ее в неблагоразумии, потрясать словесным мечом неповиновения, ругаться, угрожать или, наоборот, ныть и упрашивать. Неважно. Ничего не помогало. Возможно, один или два раза за двадцать девять лет, заявив «я не могу», она потом уступала, но теперь Энрике вряд ли стоило рассчитывать на победу. В равной степени беспомощным он чувствовал себя перед отказом Макса назначить время последнего свидания с матерью. И очень боялся последствий этого отказа. Энрике понимал раздражение и боль Макса, но знал: если тот не пересилит себя и все-таки не скажет «прощай» своей матери, то будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Но когда же настанет очередь Энрике? Маргарет должна была провести еще один день на стероидах. Его заберет Грег, последняя компания друзей отнимет следующий день, и, надеялся Энрике, о каком-то времени все-таки попросит Макс. Энрике волновался, что без стероидов Маргарет начнет сдавать гораздо стремительнее, чем предсказывали врачи, и он упустит бесценную возможность сказать «прощай». Он был организатором этого мрачного действа, и Маргарет просила его пройти вместе с ней через все испытания: он должен был сначала пропустить всех остальных. О’кей. Но им еще надо было столько сказать друг другу. Хватит ли им времени?

Роб, блистательный и всеми уважаемый старший брат Маргарет, спустился после личной беседы, пересек гостиную и сел на диван рядом с Энрике, медленно поглощавшим свою дозу кофеина.

— Мы поговорили с Маргарет, — начал он с полуудивленной улыбкой, — и она попросила меня помочь ей отдохнуть от наших родителей. Пару дней я должен держать их подальше отсюда. Тем более находиться здесь для них тоже плохо. Пусть лучше побудут со своими друзьями. Те скорее смогут их утешить.

— Ты уверен? — спросил Энрике, вспомнив про «смирившегося» друга Леонарда.

Роб не сомневался.

— Да. Дженис и я поживем у них в Грейт-Неке. Они будут все время заняты. Вы с Маргарет и мальчиками сможете побыть вместе.

Энрике произнес «спасибо» со всем чувством, на которое только был способен.

Роб кивнул.

— Я обещал Маргарет, что мы с тобой будем поддерживать отношения. Я знаю, ты будешь двигаться дальше, конечно, ты должен идти дальше, мы все это знаем и желаем тебе удачи. Но если понадобится помощь, любая помощь, с Максом или Грегори, что угодно, я обещал Маргарет, что всегда буду рядом. Она хочет, чтобы ты звонил мне без всяких колебаний. И ты так и сделаешь, обещаешь?

Энрике на какое-то время смешался. Он еще не был вдовцом и не сразу понял, что «двигаться дальше» означает, что в его жизни появится другая женщина. Очевидно, предполагалось, что рано или поздно он снова женится или будет жить с женщиной, учитывая его тягу к женщинам и постоянным отношениям вообще. Тем не менее у него было странное ощущение, словно ему сказали, что все тела, независимо от их массы, падают с одинаковым ускорением. Это, безусловно, было верно, но казалось невозможным. Еще немного подумав, он понял, что означает «двигаться дальше». Он думал о возможности возникновения новых отношений уже достаточно давно и решил, что ради сыновей должен подождать по крайней мере четыре года, прежде чем представить им любую замену их матери. Четыре года учебы Макса в университете представлялись оптимальным сроком. Он уже собирался сообщить о своих намерениях Робу, когда осознал, что обсуждать такие вещи со старшим братом Маргарет было бы дикостью и дурным тоном. Вместо этого Энрике ответил на прямой вопрос или по крайней мере на тот, который он посчитал заданным:

— Конечно, мы останемся на связи. Будем встречаться на Песах, на День благодарения. Мы с мальчиками будем приезжать на семейные праздники.

Теперь уже Роб выглядел недоумевающим. Он нахмурился, словно старался отгадать загадку.

— Само собой, но я имел в виду, если чем-то смогу помочь. Маргарет хочет быть уверенной, что мы будем поддерживать отношения. На случай, если тебе что-нибудь понадобится.

Только теперь поглощенный своими переживаниями Энрике понял, что могло произойти наверху. Он предполагал, что последние слова Маргарет, обращенные к своим родственникам, будут посвящены их семье. Вместо этого Маргарет просила о нем, об их сыновьях, желая убедиться, что, когда она сама не сможет заботиться о них, это сделают ее доверенные лица. О господи, все это время она думала и говорила о нем.

Энрике поспешил успокоить Роба, заверив его, что будет звонить, если что-нибудь понадобится, и принялся разбирать бумаги от страховых компаний и документы на участок в Грин-Вуде. Дождавшись, когда все Коэны, за исключением Дороти, собрались в гостиной, он пошел наверх, собираясь дождаться своей очереди у себя в кабинете, примыкающем к спальне Маргарет. Подходя к двери, он услышал их голоса и постарался ступать как можно тише, надеясь разобрать, какие еще предсмертные распоряжения дает его жена. Что она хочет, чтобы они для него сделали? Проследили, чтобы он счастливо женился? Руководили его заботой о сыновьях? С чем еще, по ее мнению, он не может справиться сам?