Рыцарь Хаген - Вольфганг Хольбайн

Взойдя на корабль, он остановился возле носа. Канаты уже перерезали, и ладья содрогалась от толчков: матросы шестами отталкивались от берега. Туман рассеивался, солнце светило все ярче, внезапно солнечный луч, вырвавшись из редеющей пелены, словно проводник осветил пред ними путь.

— Правь парус, капитан, — молвил Хаген. — Весла на воду! Мы торопимся домой. В Тронье.

Море в этот день, казалось, с особой яростью решило обрушиться на каменные стены замка Тронье. Поверхность океана почернела, пенистые волны с такой силой разбивались о камень, что крошечные капельки воды долетали до зубцов крепостных стен, смешиваясь с хлопьями снега, вздымаемыми ураганным ветром. На юге, где должна была быть видна линия, разделявшая поверхность воды и бушующие тучи, было черным-черно. Точно воплотившийся в стихии гнев богов обрушился на землю, заставляя души людей замереть в испуге.

Три недели уже свирепствовала непогода, и так будет продолжаться еще долго. Такой бури никогда не видели те, кто боролся с волнами там, внизу, на крошечном суденышке.

Хаген подался вперед, вглядываясь в то и дело пропадающую в снежном вихре маленькую точку. Наблюдатель на башне увидел корабль уже полчаса назад, и Хаген, закутавшись в меховой плащ, поспешил на крепостную стену. Судно приближалось очень медленно. Несмотря на сильный ветер, надувавший широкий белый парус, ладья с трудом боролась с течением. Высоко задранный киль, украшенный головой лошади, то и дело пропадал за серой стеной воды. Хагену казалось, что сквозь завывания бури он слышит пение натянутых до предела снастей, скрип деревянных весел, отрывистые команды.

На самом деле корабль, конечно, был слишком далеко, и слышать Хаген мог лишь завывание ветра да грозный рокот волн, разбивавшихся далеко внизу о гранитные стены крепости. Виден же был только белый парус, мелькающий за сплошной завесой шипящей пены.

Воображение Хагена подогревало его необычное возбуждение. Тронье и вправду находился на краю света, редкий парусник заплывал в коварные северные воды, тем более в пору весенних бурь, превращавших и без того опасные лабиринты фьордов и шхер в смертельные ловушки. И корабль этот был не просто каким-то неизвестным судном. На мачте его развевался кроваво-красный вымпел, а на белоснежном парусе ярким пятном алела распустившаяся роза.

Вормс.

Это был корабль из Вормса. И нес он вести от Гунтера, а может, и от Кримхилд, Ортвейна, Гизелера — от всех, кого Хаген знал и любил, кого мучительно недоставало ему весь этот год. Внешне он выглядел абсолютно спокойным, неподвижно стоя за зубцами крепостной стены и взирая на бурлящее море, но в душе бушевала столь же сильная буря, что и внизу, в зеленовато-черных волнах. Вормс. Как же ему не хватало его, знакомых лиц, детского смеха, запаха свежего сена! Вот что значил для него этот корабль. Красная Роза Бургундии разбудила в нем воспоминания; то, что на целый год было забыто, в один миг ожило вновь.

Но к радостному предвкушению примешивалось беспокойство: все сильнее буря трепала ладью. Ветер крепчал, чем ближе легкое суденышко приближалось к берегу, словно силы природы вознамерились не подпускать его к спасительной земле. Судя по курсу корабля, капитан хорошо ориентировался в здешних фарватерах; да, Гунтер, видимо, собрал надежную команду. Люди знали, что может их здесь ожидать. Но ураган завывал все сильнее, а всего лишь в нескольких милях позади судна на небе сгущались новые тучи. Что-то прогневало богов, и Тор в ярости орудовал своим молотом.

Хаген ничем не мог помочь ни кораблю, ни его команде: власть его ограничивалась зубчатой кромкой стен крепости, а то, что было дальше — бескрайнее море, — было миром богов. И капитану оставалось полагаться на их милость и свою удачу. Медленно повернувшись, Хаген начал спускаться вниз.

Только войдя в свои покои, он понял, как продрог. Пальцы одеревенели, но жаркий огонь очага постепенно возвращал их к жизни. Какую же весть вез ему этот корабль? Что могло произойти, если Гунтер снарядил в Тронье ладью, да еще весной, в такую погоду?

Стоя у огня, Хаген пытался представить, как жил Вормс весь этот год. В Тронье это время пролетело быстро и без каких-либо событий. Дни здесь были долгими, а вечера бесконечными, и не раз ночами он лежал без сна, прислушиваясь к вою ветра и шепоту волн, до рассвета считая удары собственного сердца. И все же — или как раз поэтому — год пролетел незаметно, не так, как в Вормсе, где каждый новый день нес свежие впечатления. Как жил этот прекрасный город на берегу Рейна? Гунтер, наверное, стал еще печальнее и молчаливее, а на лице Гизелера появился первый пушок. Фолькер должен был сочинить еще несколько новых песен, а Кримхилд…

Из всех лиц он наиболее отчетливо представлял себе ее юные черты. Только лицо ее было печально и искажено страданием, и, как Хаген ни пытался, он не мог вспомнить ее веселый детский смех, который он так любил. Покидая Вормс, он причинил ей боль, и теперь воспоминания о страдании, доставленном человеку, которого, пожалуй, он любил в Вормсе больше всех, возвращались к нему.

Но год — достаточно долгий срок, особенно для того, кто молод. Пусть время не залечит рану, но зато притупит боль. Вполне возможно, что корабль вез ему приглашение на помолвку Кримхилд — ведь многие благородные рыцари добивались руки принцессы. Зигфрид, наверное, давно возвратился в Ксантен, а может, отправился завоевывать другие королевства…

Повернувшись спиной к огню, Хаген хлопнул в ладоши, призывая Фриге, своего слугу. В комнату вошел сгорбленный седовласый старец и вопросительно посмотрел на него. Фриге говорил редко, хотя был человеком образованным и знал много языков. А уж если он открывал рот, то ограничивался лишь необходимыми фразами. Это была одна из причин, по которым Хаген приблизил его к себе.

— Корабль, — начал Хаген, — Все ли готово к его прибытию? Вино, мясо, теплые пледы? Топятся ли покои для людей?

Фриге кивнул:

— Все готово. Я выслал навстречу им Сверна и Оуде. — Лицо старика раскраснелось, язык едва ворочался — все это время он был на жестоком холоде, и губы его онемели. Не дожидаясь приглашения, Фриге шагнул к камину и протянул к огню руки, — Корабль прибыл из Вормса, — заметил он.

Хаген кивнул.

— Значит, ты уедешь, господин.

— Чепуха, — поспешно возразил Хаген.

Фриге покачал головой:

— Ты уедешь. Тронье снова станет одинок.

Хаген промолчал. Фриге болезненно улыбнулся и, низко опустив голову, вышел.

Пораженный, Хаген глядел ему вслед. Старик был прав. В глубине души он и сам понимал это все время, с момента, когда на горизонте возник белый парус.

Что-то, видимо, произошло в Вормсе такое, что требовало его присутствия. И корабль этот прибыл за ним! Как же он сразу этого не понял?

Вновь накинув на плечи отсыревший плащ, Хаген выбежал на улицу и, согнувшись на жестоком ветру, поспешил к воротам.