Разбойничья злая луна - Любовь Лукина

— Шакал!.. — завизжала она и, оскалившись под повязкой, налегла на рогатое рулевое колесо. — На своих? С голорылыми?

Ар-Шарлахи хотел отшвырнуть её прочь, но вдруг почувствовал такую тоску и безнадёжность, что махнул рукой и отступил. Всё это уже не имело ни малейшего значения. Он проигрывал бой в любом случае.

Однако для команды почтовой каторги смена направления атаки была далеко не безразлична. Сверкая медью тарана, «Самум» тяжко двинулся на хрупкое судёнышко, отчаянно пытающееся увернуться от разящего удара. И, нужно отдать должное Шарлаху, манёвр он провёл блестяще. «Самум» таранил пустоту, а оскаленный серп левого колеса прошёл в расстоянии шага от низкой кормы почтовика. Однако внезапный этот ход несколько расстроил первоначальные планы досточтимого Хаилзы. Теперь «Саламандра», лёгкая каторга Шарлаха и «Самум» оказались расположенными на одной линии. Впрочем, это тоже ничего не меняло: промахнувшись по почтовику, Алият подставила розовый борт «Самума» кораблю Ар-Мауры. Именно с этого момента все участники боя перестали вдруг понимать, что происходит.

Вместо того чтобы атаковать, «Бархан», одномачтовик судьи, лёг в поворот, а потом на нём сработала катапульта. Косматый клок смоляного огня всплыл над пустыней и расплеснулся пылающим озерцом в десятке шагов от «Саламандры». Караванный выругался и приказал отсигналить судье, чтобы немедля шёл на таран. В ответ в тёмное от зноя небо воспарил ещё один зажигательный снаряд. Теперь уже ошибки быть не могло: первый выстрел не был случайным — «Бархан» обстреливал «Саламандру».

Первым опомнился Шарлах. К моменту второго выстрела картина для него стала совершенно ясна: судья Ар-Маура, подгадав решающий момент, перекинулся на сторону своего давнего дружка, выровняв соотношение сил. «Главное — вовремя удрать». Верный этому разбойничьему правилу, Шарлах развернул каторгу и повёл её в обход двух кораблей досточтимого Хаилзы. Следом устремился «Самум», по-прежнему ведомый Алият, не видевшей уже ничего, кроме ненавистного Шарлаха.

Это движение было неправильно истолковано караванным: он решил, что имеет дело со всеобщим заговором, что Шарлах изменил точно так же, как Ар-Маура, и теперь вместе с «Самумом» начинает атаку на левое крыло. Склонный к острым решениям, что не раз выручало его в недавнем рейде по тылам Кимира, Хаилза метнулся к югу с целью оторваться от противника, обогнуть тень Ар-Аяфы и, зайдя против солнца, зажечь её зеркалами. Таким образом он связал бы руки мятежникам в самом оазисе, лишив их возможности прийти на помощь увеличивающемуся прямо на глазах разбойничьему каравану.

Тем временем на «Бархане» сорвали вымпелы Харвы и укрепили взамен знакомые до дрожи белые лоскуты. Лишь тогда на борту «Самума» поняли наконец, что происходит. Внезапно воскресший Ар-Шарлахи оттащил от штурвала бьющуюся, визжащую Алият, и розово-золотой двухмачтовик двинулся вслед за «Барханом» — догонять караван досточтимого Хаилзы. А из гавани уже выползали две каторги и парусник — мятежники шли на выручку Шарлаху. Настоящему Шарлаху, а не тому, чья почтовая каторга удирала как можно дальше от оазиса, колеблясь вместе с зыбким от зноя горизонтом.

Зажечь тень Ар-Аяфы досточтимому Хаилзе так и не удалось. Противник прочно повис на хвосте, не давая времени построить фалангу зеркальщиков. Кроме того, несколько отрядов ополчения (откуда-то взялось довольно грамотно действующее ополчение!) вышли на южные границы тени и, осмелься караванный приблизиться хотя бы на выстрел катапульты, пошли бы на абордаж в пешем строю.

Оставалось одно: стряхнуть погоню, добраться до ближайшей тени и просить подкрепления, что караванный и сделал. Пять мятежных кораблей преследовали его почти полдня, потом отстали, и досточтимый Хаилза взял курс на тень Ар-Льяты, ещё не зная, что и этот оазис непонятно по какой причине тоже успел взбунтоваться.

* * *

В эти дни, наверное, один лишь Улькар не был поражён тем, сколь дружно и слаженно полыхнула мятежом вся Пальмовая Дорога. Уж он-то лучше кого-либо другого знал подлинную историю восстания в Харве. Он прекрасно отдавал себе отчёт, какой страшный враг тайно противостоит ему, он боялся этого врага, но уже ничего не мог поделать с собственным безумием. Ослеплённый гордыней государь, должно быть, и сам отчасти поверил в свою божественную сущность, о чём внушал подданным вот уже в течение двух лет. И впрямь: кто ещё, кроме бога, решился бы помериться силами с владельцами кивающих молотов!

Простые же смертные были просто ошеломлены. Пальмовая Дорога, безропотно позволившая уничтожить отцовскую веру, развалить многочисленные храмы и храмики Четырёх Верблюдов, обложенная невыносимо тяжкими податями и налогами, притихшая испуганно в своих рассеянных в пустыне оазисах, внезапно сорвалась с якоря точно так же, как сорвалась с якоря несколько лет назад сама Харва.

На узкие извилистые улочки селений из-за глинобитных стен с воем «Шарлах! Шарлах!» хлынули вооружённые толпы; стоящие в гаванях боевые корабли захватывались почти без боя; забитые телами голорылых арыки разливались; шипела, съедаемая пылью, мутная, смешанная с кровью вода. Рушились на вымощенные гранитом площадки бесчисленные изваяния государя, взамен откуда-то извлекались и водружались на столбы по углам полуразваленных святилищ чудом сбережённые статуэтки и бронзовые морды Четырёх Верблюдов; полыхали бараки вместе с затворившейся в них стражей.

Случившееся в тени Ар-Аяфы ещё можно было как-то объяснить естественными причинами: оскорбительным поведением караванного, убийством нищего, приходом настоящего Шарлаха. Но кто подал сигнал к восстанию в других оазисах? Откуда взялось оружие, включая неслыханные зеркальные щиты, бросающие палящий солнечный блик на добрую сотню шагов? Почему главари точно знали, что нужно идти в тень Ар-Аяфы, где их якобы поджидает таинственный Шарлах, готовый повести мятежников на ненавистную Харву?..

Задавать эти вопросы было просто некогда.

* * *

Отогнав досточтимого Хаилзу подальше от оазиса, Ар-Шарлахи отсигналил «Бархану» приказ остановиться и подождать отставшие две каторги и парусник. Продолжать преследование не имело смысла. Во-первых, где-то в тылу остался почтовик Шарлаха, а во-вторых, пора было выяснить, что же всё-таки, наконец, происходит. Кроме того, Алият яростно настаивала на немедленном возвращении. Мысль о том, что бывший её любовник ускользнул, можно сказать, прямо из рук, приводила эту кобру в бешенство. У Ар-Шарлахи не было причин желать добра своему полутёзке, но, глядя на Алият, он уже невольно начинал ему сочувствовать.

В светло-зелёной с серебряной вязью корме «Бархана» открылся люк, и на слепящий песок полдня спрыгнули несколько человек в белых балахонах. Все в повязках, ни одного голорылого. Среди прочих выделялся огромный, грузный, чуть прихрамывающий мужчина, чем-то неуловимо похожий на судью Ар-Мауру. Сходство это по мере приближения их к «Самуму» всё усиливалось и усиливалось, пока Ар-Шарлахи не понял, испытав лёгкое потрясение, что это и есть судья собственной персоной. Досточтимый шёл несколько понурясь, и невольно возникало подозрение, что идёт он сюда не по своей воле.

Ар-Шарлахи не успел ещё утвердиться в этой мысли, когда рядом злорадно расхохоталась Алият.