Стазис - Вадим Картушов

Крувиму было все уже все равно. Он чувствовал, что внутри ничего не осталось. Если бы Дмитрий сказал ему воткнуть нож в себя, он воткнул бы, ни на секунду не задумавшись. Он шел за ним по Владимиру, который подпалили с запада. Окраины горели, но Крувим не чувствовал запаха дыма. Он вообще ничего не чувствовал. Он шел за Дмитрием, как привязанный на веревку. Тот взмахивал рукой и указывал дорогу, но не оборачивался. Будто был уверен, что Крувим не отстанет. Иногда он сворачивал в темные закоулки, если слышал впереди звуки боя или пальбу.

Они прошли мимо горящей казармы. Дмитрий на секунду остановился, взглянул на пламя и поморщился. Окно казармы треснуло от жара, оттуда вырвался огонь. Всполох пламени осветил Дмитрия, и на стене другого здания на долю секунды отпечаталась ушастая тень человека в шлемофоне.

Если бы Крувим шел поближе, он услышал бы странный звук, словно неисправный чайник кипит, пытается продудеть через свисток веселую мелодию. Это насвистывал Дмитрий.

Орехово-Зуево промчали без остановок. Горбач несколько раз подходил к заднему борту грузовика и аккуратно приоткрывал брезент. Ему хотелось увидеть город, разрушенный Хлеборобами. Горбач почему-то чувствовал вину, хотя никогда не считал себя настоящей частью клана.

Лучше бы не смотрел. Когда выглянул впервые, увидел обгорелого висельника на дорожном знаке «Стоп». Фирменный почерк. Кажется, Хлеборобы использовали наступательные гранаты и реактивные пехотные огнеметы, чтобы пробить первый слой защиты. Ворота смяли таранным грузовиком, но за ними стояли сторожки с солдатами. Многие бойцы союзного субклана Распутников даже не успели покинуть их. Стены зданий были иссечены пулеметными очередями, окна выбиты взрывами. Кровью пахло сильнее, чем гарью.

По классификации воеводы Хлеборобов, этот вид оперативного наступления назывался «Буря и натиск», вспомнил Горбач. Силовой удар с использованием максимального количества оглушающего оружия. Никакой позиционной войны и точечных атак, боеприпасов не жалеть. Такой удар мог обернуться большими потерями, если противник готов к обороне.

В Орехове-Зуеве готовы не были. За минуту Горбач насчитал два десятка трупов – и это только те, кого еще не успели унести. С оторванными конечностями, избитые гвоздебитами, разрезанные очередями, словно ножом. Много заживо сгоревших. Это тоже почерк воеводы. Он обожает коктейли Молотова и напалм.

– Зачем ты смотришь? Мы еще не приехали, – сказала Лиза.

– Хочу запомнить, – сказал Горбач.

– Там… правда все плохо?

– Они озверели, – сказал Горбач. – Там все очень плохо. Тебе лучше не смотреть.

– Почему они не могли договориться? – спросила Лиза. – Почему они никогда не могут договориться?

– Зуевские не пустили бы просто так, – сказал Горбач. – Это точно. Я думал, попробуют подкупить, дипломатами обменяться, сыновья из высоких родов, ну как обычно делают, что-то придумают. А они, видишь, отчаялись совсем. Наверное, князь поставил задачу дойти до Владимира как можно скорее.

Горбач увидел мертвого солдата. Солдату повезло – случайная пуля попала точно в глаз. Солдат не горел в облаке огнесмеси «Шмеля» (идеально для подавления укрепленных укрытий) и не ползал, нашпигованный поражающими элементами РГН (бросать строго из укрытия), пока вокруг орали озверевшие от страха и адреналина бойцы Хлеборобов (боевой крик деморализует противника в рукопашной).

Солдат был похож на Горбача. Они были одного роста и возраста, одеты в похожую клановую форму. Даже лица были похожи – с тонкими чертами, не самые красивые. Лопоухие такие лица. В смерти боец выглядел очень спокойным. Горбач помахал ему рукой. Затем окраинная улица Орехова-Зуева, где шел самый жестокий бой, скрылась из виду.

Почему-то Горбач завидовал бойцу. Он вспоминал его лицо и спокойную позу до тех пор, пока грузовик не выехал из города. Возле восточных ворот трупы собрали в погребальные пирамиды. Некоторые уже успели поджечь. Горбач запахнул брезент, чтобы запах не успел попасть внутрь. Но он все равно попал.

Лиза сидела молча. Она ковыряла пальцем дырку в пуховике и, кажется, напряженно размышляла о чем-то. «Я же хотел задать ей вопрос, – вспомнил Горбач. – Что она сделала с Колымцевым? Что она еще умеет? Но нельзя же так в лоб, правильно?»

– Не хочешь поговорить? – спросил он.

– О чем?

– Обо всем.

– Так не бывает – обо всем, – сердито сказала Лиза. – Обо всем только бабки дворовые говорят и тетки в магазинах.

– О чем ты думаешь?

– Думаю, как хорошо будет в ванной горячей помыться. И как хорошо потом пельменей будет поесть. И мороженой клюквы с медом. И просто так меду, с чаем. И просто так мяса с хлебом. Я голодная очень, – сказала Лиза.

«Как же она чертовски права, – подумал Горбач. – Я вообще могу целую корову сейчас съесть».

– И о коте своем думаю. Может, его кто-нибудь забрал с собой? Из обозов кто-нибудь. Он же красивый очень. Наверняка его забрали, и я его потом найду, – сказала Лиза.

– Красивого кота бросить не могли. Уверен, он там где-то в обозах сидит, – соврал Горбач.

– Никакого кота нельзя бросать, не только красивого, – сказала Лиза.

– Все коты красивые, – согласился Горбач.

Лиза загрустила. «Она же все-таки бросила своего кота, причем ради меня, – подумал Горбач. – Я должен найти ее старого кота или достать нового, – решил он. – Как только все это закончится, первым делом пойду искать сраного кота. Вот она радоваться будет». Горбач представил, как Лиза обрадуется, и едва не заулыбался. Он даже забыл, как приятно дарить подарки. Скорее бы найти кота. Тем временем Лиза заметила дырку в пуховике, которую почти машинально расковыряла до неприличных размеров, и загрустила еще больше. Потом сняла шапку, потрогала волосы и вздохнула. Грузовик трясло на ухабах, и ее волосы грустно качались в такт.

– Я совсем как чувырла стала, – сказала она.

– Это неправда, – сказал Горбач.

– Да правда, правда, чего я, не вижу, что ли, – сказала Лиза.

– Ну ты возьми, поколдуй, и станешь красавицей. Ты же умеешь колдовать, я видел. Может, и пельменей заодно наколдуешь, – сказал Горбач.

Лиза посмотрела на него сердито. Как будто подозревала, что он ее дразнит. «Как бы не обидеть ее», – подумал Горбач.

– Ты дурак, да? – спросила она.

– Да, – признался Горбач.

– Не умею я колдовать.

– А что тогда было с Колымцевым? Как ты это сделала? – спросил Горбач прямо.

– Это не колдовство, – ответила Лиза. – Это… я не знаю, как сказать правильно. Я просто иногда вижу людей, ну, вроде как…

– Ну как, как?

– Это глупо очень.

– Ну ты скажи, я сам решу, глупо или нет, – ответил Горбач.