Шура. Париж 1924 – 1926 - Нермин Безмен

Казалось, будто Люсия хочет убедить себя, а не подругу. Однако Шура продолжала пытливо смотреть ей в глаза.

– Но, – продолжила Люсия, – если ты спрашиваешь, не скучаю ли я по чему-либо, то да, конечно, скучаю.

Улыбка Люсии на мгновение погасла, а над ее черными бровями залегла глубокая морщина. Глаза женщины, всегда внимательные и живые, словно излучали тоску по прежним временам. Заметив свою ошибку, Шура поспешно добавила:

– Люсия, я не хотела тебя расстраивать. Я просто хотела сравнить твои чувства со своими.

Люсия накрыла ее ладонь своей и ласково улыбнулась.

– Не беспокойся, Шурочка. Я на секунду вспомнила о прошлом… Конечно, мне бы хотелось, чтобы мы оказались здесь по своей воле и чтобы у нас была возможность вернуться домой, на родную землю.

– Для меня самое печальное, дорогая Люсия, что, даже если мы вернемся, ничто уже не будет прежним.

– Именно это и позволяет мне чувствовать себя здесь счастливой, Шура. Если нам не к чему возвращаться, значит, не по чему и скучать.

– Разве ты не скучаешь по былому?

– Былое… Оно для того, чтобы помнить о нем.

Ожидая вино, женщины внимательно изучали меню. Они не хотели разговаривать при официантке – та была русской, но никто не знал, белой эмигранткой или шпионкой, а поэтому никто не доверял ей. Заказав устриц и рыбу соль-меньер, Люсия и Шура продолжили разговор.

– Да, о чем я говорила? – задумалась Люсия и продолжила: – Если нам не к чему возвращаться, то тоска становится легче.

– Я постоянно вижу во сне маму и Ниночку, Люсия. Я скучаю и по Тиночке, но то, что нам повезло жить в свободных странах, пока они остаются там, беспомощные и одинокие, мучает меня. Хотела бы я, чтобы мы убедили маму поехать с нами.

– Никто из нас не мог предположить, что те события изменят страну навсегда. Уверена, она попросту хотела сохранить дом и усадьбу до вашего возвращения.

– Думаю, матушка предполагала, что мы больше не вернемся. Она сказала нам, сначала мне, а потом Тине, что не хочет покидать дом, наполненный воспоминаниями о муже и детях. Сказала, что не видит жизни без них. Если бы она только знала, что и эти воспоминания у нее заберут…

– Должен быть способ перевезти твою матушку сюда.

– Я пытаюсь его найти, но делаю это очень осторожно. Не хочу навредить ей. Будь она одна, было бы проще, но с ней и Ниночка, и Катя.

– Они все еще вместе?

– В последнее время мы не переписывались. Осенью тысяча девятьсот двадцать третьего года Тина помогала американскому Комитету помощи Ближнему Востоку и поделилась со мной письмом Сары Рэндалл, одной из их сотрудниц. Как сообщили из кавказского отделения, мама и девочки жили вместе в Кисловодске. Но я не знаю, где и в каком состоянии они сейчас. Тина тоже не знает.

– Они сообщили что-нибудь еще?

– Написали, что для того, чтобы все трое могли отправиться в Стамбул и остаться там, требуется специальное разрешение от представительства нового турецкого правительства в Анкаре, которое перенаправит его в стамбульское отделение. Кемалистское консульство в Тбилиси, оказывается, не может выдавать необходимые визы или разрешительные документы. Кроме того, необходимы некоторые сопроводительные процедуры. Предполагалось, что Тина отправит двести пятьдесят лир по тбилисскому адресу Пани с обоими разрешениями.

– Паня все еще в Тбилиси?

– Нет, недавно они с женой эмигрировали в Германию, в Кёнигсберг. Тогда я слышала о нем в последний раз. Раньше мы получали от него все новости о матушке, а что будем делать сейчас, не знаю.

Люсия задумчиво отпила вино, будто раздумывая над тем, что сказать дальше.

– О чем ты задумалась? – спросила Шура.

– Она хотя бы не одна.

– Насколько мы знаем, да. Но прошло много времени. Надеюсь, ничего не поменялось.

– Думаю, что все по-прежнему. Если бы они могли забрать Катю у твоей матери, то уже сделали бы это.

– О Люсия! Я и представить себе не могу, через что прошла мама. Это чудо, что она смогла позаботиться о Кате. Я знаю, что многих детей аристократов отдали в приюты. Если она смогла остаться с Катей и Ниной, то все благодаря ее ангельскому характеру и добрым делам. – Немного подумав, Шура прибавила: – Надеюсь, они живут хорошо и больше никогда не расстанутся. Думаю, матушке спокойно с ними.

– Да, после того, что случилось со многими людьми… – задумчиво сказала Люсия.

Женщины замолкли и отпили из бокалов, будто бы пытаясь залить вином горечь воспоминаний. В глазах обеих застыли болезненные воспоминания, которыми они не хотели делиться. Они делили одно прошлое, одно детство и одни чувства. Эта связь вела их в Кисловодск, в дореволюционную Россию, в их юность. В годы, когда обе еще не знали ни горя, ни слез. Несмотря на эту связь, и Шура, и Люсия с уважением относились к тайнам друг друга и никогда не посягали на то, что хранилось глубоко в сердце.

Их молчание длилось всего минуту, однако обе женщины за этот короткий промежуток времени сумели оживить воспоминания о долгих годах. А теперь они снова трапезничают в «Кафе-дю-Дом».

– Как странно, – сказала Люсия. – Мы живем в одном доме, но о многом говорим впервые.

Шура улыбнулась.

– Скорее я там живу, дорогая. А ты заходишь время от времени.

– Это правда. – Люсия улыбнулась ей в ответ. – Но я не жалуюсь, поверь. Мне очень нравится путешествовать.

Шура, что-то