Продюсер - Павел Астахов

— Ну-ка, прикуси язык! — схватил он певца за руку и стиснул изо всех сил. — И пасть прикрой!

Клим закусил губу и застонал:

— Уйя-я-а-а! Алимчик, папулечка, больно же! А чего он лезет?

Алим отпустил его и вытер свою ладонь о салфетку. Улыбнулся Павлову как ни в чем не бывало:

— Извини, брат. Молодой. Невоспитанный. Вот и приходится его воспитывать. А ты, — ткнул он указательным пальцем в спину Клима Чука, — ответь уважаемому человеку.

— А что я? Я ничего, — забубнил тот, — я не подписывал ни с кем ничего.

Артем едва заметно приблизился.

— А как же договор с продюсером Иосифом Шлицем и с компанией «Олл старз»? Разве не помните? Всего-то два года тому назад. Ну, как? Припоминаете?

Глаза Клима забегали. Он чувствовал, что этот случай не из тех, когда Алим берет все на себя и решает что-то за него, как за ребенка.

— Ну-у-у… не помню. А что вы мне про Шлица рассказываете? Он вообще умер! Я теперь никому ничего не должен! Ясно?!

Алимджан, видимо довольный решительностью подопечного, улыбнулся.

— Никому и ничего. Видишь, Артем. Ответил он?

Артем кивнул:

— Ответил, Алим. Только он глубоко заблуждается! Со смертью Шлица, хоть она так выгодна оказалась многим, — он обвел рукой вокруг стола, — права не прекратились. Они перейдут Медянской Виктории. Она фактически ими и сейчас должна распоряжаться.

Олигарх всплеснул руками:

— Так пусть распоряжается! Кто ей не дает?

— Не дают, Алимджан Джабраилович! Не дают! Все вдруг решили поделить этот пирог, который Иосиф выпекал всю жизнь. Даже тебе кусок достался.

В подобных юридически значимых случаях Алим должен был знать все как есть, без малейших умолчаний.

— Какой кусок? — насторожился именинник.

— Вот этот! — Павлов указал на все еще сидящего рядом Клима.

Тот уже нацепил неведомо откуда вытянутые наушники и слушал «Ай-под», совершенно не заботясь тем, что два зрелых, много значащих в своих кругах человека говорят о нем. Артем покачал головой.

— Только, скорее, не «какой» кусок, а кусок «чего». Видимо, кусок «г».

— Иди! — столкнул Чука с кресла Алимджан, и тот сразу же убежал.

«Словно собачка», — подумал Артем и глянул на олигарха. Тот улыбнулся:

— Слушай, брат. Ну что нам делить? Я же этого парня взял в дом, чтоб помочь ему. Мне его деньги — тьфу! Сам понимаешь! Хочу из него человека сделать. Певца большого. Отучить от привычек дурных. Чтоб не курил, не пил, не нюхал. Понимаешь? Если вдове этой что надо, пусть сама ко мне придет. Хочешь, с тобой? Приходите. Поговорим. Может, я все решу без бумаг всяких? По-человечески. По-братски. А? — и в знак особого расположения протянул правую руку.

Такое предложение кое-чего стоило.

— Я поговорю с ней. Обещаю. — Павлов крепко пожал протянутую руку и почувствовал такое же крепкое ответное пожатие.

Довольный тем, что и сейчас все прошло не по сухим прокурорским правилам, а по его, человеческим, мужским, восточным, наконец, Алим снова улыбнулся и сказал:

— Артем, давай продолжим наши дела потом. В другом месте. У меня же праздник, — и поднялся перед гостями: — Друзья, предлагаю тост за моего друга. Прекрасного человека и лучшего адвоката на этой земле. Я ему обязан очень многим и дорожу его дружбой. За тебя, мой дорогой брат, Артем Павлов! — Он наклонился и приложился дважды поочередно к щеке Артема своей щекой.

Гости дружно звякнули стаканами, и в тот же миг раздался оглушительный треск и грохот, в дверях что-то вспыхнуло и хлопнуло, и не успел дым проникнуть в зал, как наперегонки с ним внутрь посыпались смешные человечки в черно-белой камуфляжной одежде и масках на все лицо.

Фадеев понятия не имел, как он будет выкручиваться. После такого ответа сумасшедшей певицы говорить с ней было бесполезно, и он со злостью ткнул красную кнопку на своем мобильном.

«И как я все эти предъявы закрою?»

За испорченный день рождения Алимджана, а без нимфетки Айи — главного подарка — вечер обещал быть безнадежно испорченным, ему должны были предъявить все: и Фрост, и Ротман, и сам Алимджан.

«Привезти ее силой?»

Митя облизал губы. Увы, с Айей это не годилось. Именинник, увидя зареванный предмет своего вожделения, мог отреагировать на обидчика как на покусившегося на его гарем — то есть совершенно беспредельно. А потом бы вылезло, что Митя взял за выступление Айи денег со всех… о-о-о… за такое могли и наказать.

«Надо говорить с Гариком…»

Многоопытный Бестофф мог подсказать, как избежать разборок с заказчиками. Митя вздохнул и толкнул дверь в кабинет Гарика. Здесь было подозрительно тихо и безлюдно. Ни охраны, ни хозяина. Все раскрыто, документы разбросаны по столу, следы белого порошка, дымящийся недокуренный бычок в пепельнице.

Митя огляделся. Он еще раз вспомнил слова Кисс о звонившем ей покойнике Шлице, и ему почему-то стало не по себе. Он понимал, что через десять-двадцать минут Алимджан обнаружит, что его недообслужили, с полным на то основанием возмутится и пустит по следам Фадеева своих отборных головорезов. И понятно, кто тогда станет следующим покойником, звонящим с того света…

«Надо валить…»

Бежать в такой ситуации означало порядком потерять в имидже. А уж то, что сорванный заказ ему будут поминать еще лет десять, Митя знал превосходно. Но, с другой стороны, потом, когда страсти поутихнут, отмазаться будет проще.

«Главное, не попасть под раздачу этим вечером…»

Митя и думать не хотел, как выглядит взбешенный Алимджан. Он тихонько отворил окно. Выглянул наружу. Крыша клуба была прямо под окном. Митя осторожно встал на подоконник, перелез через него и потихоньку скользнул на крышу. Присел. Огляделся.

«Блин, видать меня отовсюду, как на ладони…»

Никому не приходило в голову смотреть сюда, вверх, но случись такое — и его обнаружили бы мгновенно. Митя поморщился и лег своим роскошным костюмом прямо на ржавое, с облупившейся краской железо кровли. Стараясь не греметь, пополз вперед, прополз вдоль надстройки до самого дальнего угла и осмотрелся.

Прыгать вниз, на стоянку автомобилей было опасно — асфальт. Но пока он примеривался, как ему перебраться на ближайшее дерево, издалека донеслись звуки приближающейся милицейской сирены. Митя откатился от края и сел, схватившись поудобнее за какой-то металлический кронштейн. Сирена стремительно приближалась, и, наконец, во двор клуба один за другим стали въезжать автобусы ОМОНа. Фадеев охнул и распластался на крыше, силясь слиться с противным грязным кровельным железом. Там внизу происходило нечто жуткое, и он не собирался в этом участвовать — тем более в качестве жертвы.