Сомниум - Александра Воронкова

— С меня хватит, — сказала я, складывая свой парашют и откидывая банан в сторону.

В этот момент Эрроу и Миллениум остановились, а Иннермост и Брайан сделали серьезные лица.

— Я провожу тебя до хижины, — предложил Миллениум и протянул руку, чтобы помочь мне подняться с земли.

Все сразу успокоились и уставились на нас.

— Как хочешь, — ответила я.

— Но Малин еще не попробовала манго, — вдруг подскочил Эрроу. — Манго гораздо вкуснее твоих бананов. Не так ли, Малин?

— Не знаю, положи мне все это завтра в корзинку, и я решу, что вкуснее, — не растерялась я и пошла вперед.

— Ты понял, Эрроу, — злорадствовал Иннермост, — да ты стал роботом-помощником! Положи мне завтра тоже киви в корзинку!

Странно, но функции Хакли брали на себя не все и не всегда. Я пока не поняла, от чего зависело такое их поведение.

— А мне сочный манго! — добавил Брайан.

Эрроу швырнул в него банановой кожурой.

— Можно тебя на минутку, — немного отойдя, услышала я его голос и обернулась. Эрроу уже отводил моего учителя в сторону.

— Я пойду? — спросила я, но мне никто не ответил. Заключенные о чем-то спорили. И вдруг рука Эрроу со всей силы угодила в нос Миллениуму. А тот, слегка уклонившись в сторону, тут же со всей злостью пошел на обидчика грудью. Через несколько мгновений они повалились на землю, и я уже не могла различить, кто из них кто.

— Что вы делаете? — воскликнула я, замерев.

— Петушиные бои, не обращай внимания, — сказал рыжий.

* * *

Несколько дней назад я сидела в тени деревьев с Эрроу. Он был очень болтлив и рассказывал мне о себе все, начиная с момента своего рождения, заканчивая тюрьмой.

— Мой рейтинг был двадцать семь тысяч! Это гораздо выше, чем у остальных программистов, — сказал он. — Кстати, помнишь такое популярное место, Баунти? Туда допускались пользователи только с очень высоким рейтингом, и я был вхож туда.

Он не давал вставить ни слова, и мне становилось скучно. Я уже не слушала его, а задумчиво перелистывала книгу.

— Ну, а потом я попал сюда, — не унимался Эрроу. — Видишь этот шрам? — он обнажил свой живот, — однажды мы с Аэром пошли на охоту и встретили разъяренного секача. Я тогда и получил эту царапину, а Аэру кабан разодрал бедро. Нам пришлось взобраться на дерево и ждать, когда животное уйдет.

Наконец его рассказы кончились. Он замолчал и, придвинувшись ближе, попытался прижаться ко мне. Я сунула Эрроу книгу, чтобы занять ему руки. Он открыл первую страницу и погрузился в чтение.

— Я возьму почитать. Ты не против?

Утром на нем лица не было…

…повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете…

Вчера вечером Миллениум пригласил меня на прогулку. Первое, что я увидела в отверстии хижины, были его ноги. Сначала ноги неуверенно переминались, потом одна яростно зачесала другую в районе щиколотки. Энди спал, и я вышла из своей тростниковой комнаты. Миллениум был взволнован и глупо улыбался. Мы медленно пошли вдоль хижин к ручью. Я собиралась отмыть свою пижаму от грязи. Мне очень не хотелось ходить в грязных лохмотьях, как это делали многие заключенные, поэтому я берегла свою единственную пижаму. Миллениум был здесь новичком и поэтому лучше всех понимал мое положение.

— Какая функция аэро нравилась тебе больше всех? — спросил он.

Иногда мы вспоминали нашу прежнюю жизнь.

— Стоп-релакс, а тебе?

— И мне! А какой характер был у твоего домового? — прищурившись, спросил он.

— Ворчун-помощник по дому! — ответила я, — его звали Хакли!

— А у меня кот-рифмоплет Ленни, — проговорил Миллениум.

— Нет, он мне не нравится! — отрезала я, вспомнив голубого домового в форме кошки.

Миллениум сразу погрустнел. Ему нравилось, когда наши вкусы совпадали.

— Пойдем, я кое-что покажу, — и он взял меня за руку, увлекая за собой.

Недалеко от ручья росли высокие массивные деревья. Под ними мы недавно сидели с Эрроу.

— Ты знаешь, что вечером самые длинные тени? — спросил Миллениум загадочно.

— Нет, — ответила я, глядя на свою тень, которая действительно была очень длинной.

— Я тоже раньше этого не знал. Только в тюрьме заметил, что они становятся вытянутыми ближе к заходу солнца. А теперь посмотри на тень, которую отбрасывают кроны этих деревьев.

Я ахнула:

— Да это же твой домовой Ленни!

Кошачьи уши и хвост вырисовывались на земле.

— Да, — просиял он.

А сегодня на пороге моей хижины я увидела Иннермоста. Он где-то раздобыл нормальную одежду и сейчас выглядел на тысячу лайков. Он щурил глаза с бесцветными бровями и ресницами на конопатом лице и лучезарно улыбался.

— Пойдем? — он протянул в отверстие хижины пятнистую руку.

Я приняла приглашение. Он шел рядом со мной, тяжело переваливаясь из стороны в сторону. Ростом он был ниже Эрона, но значительно шире в теле.

— Тебе нравятся крабы? — наконец спросил он. Я прыснула от смеха: он и сам был похож на краба.

«Почему здесь все говорят только о еде?» — подумала я.

* * *

Энди было уже гораздо лучше, и в нем проснулся зверский аппетит.

— Вот увидишь, будет мальчик, — причмокивая и дожевывая кукурузу, сказал он и добавил: — Подумать только, это будет первый человек, родившийся в тюрьме, Аэр постарался. Не зря я всегда высоко его ценил.

— Расскажи мне о нем! — попросила я.

Энди замолчал.

— Аэр попал сюда ребенком. Он был самым юным заключенным, гениальным тринадцатилетним программистом. Мы заботились о нем, как умели. Что сказать? Он был крепким орешком.

— Помню, он тоже хотел заботиться обо мне.

Энди усмехнулся, блеснув глазами.

— Знаешь, чем он был хорош?

— Своими генами? — перебила я.

— Да, про гены Аэра я уже наслышан, — он снова засмеялся и разразился сильным кашлем. Я дала ему воды.

— Может, и генами, но на это посмотрим, когда родится мальчишка. Он не был слюнтяем и никогда не ныл. Его желание вырваться на свободу было самым молчаливым, но самым сильным. Я сразу понял это и поэтому сделал его лидером. Готов поспорить, что и на свободе он не подкачал.

Мы продолжили молча жевать. Сегодня Энди был особенно расположен ко мне: он не просил подать ему личинок и не погнал к ручью в сумерки. Хотя еще вчера от его заданий не было спасения.

После того, как он спас меня в ту ночь, я не могла отказать ему и послушно следовала этой новой неудобной программе. Страшнее всего было ходить к ручью перед самым закатом. В сумерки старик начинал особенно кряхтеть и кашлять и с криками о помощи просил пить. Я стремглав бежала за водой, боясь, что внезапно накрывавшая поселение темнота настигнет меня вдали от хижин. Самое неприятное, что единственным средством борьбы с темнотой был огонь, разведение которого я пока не освоила. Когда я возвращалась, Энди обычно уже не кашлял и лежал, прикрыв глаза.