Мелодия встреч и разлук - Лариса Райт

— Мамочка?

— Натали, детка, прости. Я случайно, я не хотела. Все в порядке, милая. Все хорошо.

— Как все может быть в порядке, если ты так кричишь? — Провести ребенка — задача архисложная.

— Зайка, просто я должна фотографировать панораму и никак не могу начать, потому что меня все время отвлекают какими-то пустяками.

«Вряд ли Натали сочла бы новость о состоянии ее обожаемой Мэри пустяком, но ей об этом знать не обязательно».

— В таком случае, я тоже не буду тебе мешать. Уж у меня-то точно всякая ерунда.

— Нет, расскажи!

— У меня пятерки по математике, чтению и музыке.

— Солнышко, это никакая не ерунда, это очень-очень важно.

— Правда?

— Конечно.

— Ты скоро приедешь?

— Завтра.

— Ладно. Мне уже надоело все время торчать с Леной, — Алина представляет, как вытягиваются обиженной трубочкой губки дочери.

— Натали, у тебя отличная няня и…

— И не трепать тебе нервы?

— Ты — умница.

— Знаю. Пока.

Один короткий разговор, и Алина уже улыбается. Она довольна дочерью, а главное — довольна собой. За полгода ей почти удалось наверстать упущенное в их отношениях. Пришлось сократить количество командировок и тщательно следить за своим расписанием: два дня в неделю должны были принадлежать ребенку. Алина справлялась. Иногда приходилось откладывать важную встречу, другой раз — отказываться от заманчивого предложения длительных выездных съемок. Но это Алину не огорчало, она не боялась выпасть из обоймы. В конце концов, отсутствие в личной коллекции собственноручно сделанных снимков Мачу Пикчу или Храма Изумрудного Будды пережить намного проще, чем равнодушие собственного ребенка. Алина знает: обрести гораздо сложнее, чем потерять, и в иерархии ее приобретений любовь дочери сегодня занимает прочное первое место, а возможное сокращение славы и гонораров ничуть не смущает. Алина уверена: богатство, которым она сейчас обладает, затмит своей ценностью любые материальные блага.

Разговор с Натали помогает Алине забыть обо всех переживаниях. Она расслаблена, успокоена и готова снимать. Она делает несколько снимков Талгарского перевала, разворачивает штатив к Школьнику[23], спрашивает у корреспондента:

— Вадик, тебе только красоту? Или народ тоже пощелкать?

— Не надо. Ограничимся природой.

— Зря. Классная статья получилась бы, а лучше даже фильм сделать. И название какое-нибудь залихватское. Что-то типа «Цены — европейские, сервис — африканский». Как тебе? — Алина смотрит в объектив, наводит резкость. «Да, „лучше гор могут быть только горы“».

— Идея хорошая.

— Да замечательная идея. Просто великолепная. Еще одна свежая история о том, как выгнать туристов из бывших союзных республик. «Курорт! Курорт!» Что за курорт такой, где расселить при большом желании могут человек двести максимум? Хотя много ли желающих наберется стоять в очередях на не всегда работающий подъемник, скупать у контролеров «серые» билеты, чтобы пройти через отключенный турникет, и замерзать на креслах канатки, над которыми «забыли» установить защищающие от ветра колпаки.

— Я слышал, Чимбулак ждет грандиозная реконструкция. Тут вроде в 2011-м зимние Азиатские игры будут проводить.

— О-о-о, тогда тем более надо все это снимать. Сейчас снимешь, как было, потом — как стало. Напишешь хвалебную оду, пустишь в эфир, и тебе дадут орден.

— Слушай, ты точно фотограф?

— Сомневаешься?

— Мозги режиссерские.

— Если когда-нибудь вместо очерков о природе в своем географическом суперглянце ты решишь писать разгромные статьи на злобу дня, я тебе их одолжу.

— Статьи?

— Мозги, дурачок!

Корреспондент обиженно отворачивается. Алина прячет фотоаппарат в футляр, развинчивает штатив.

«Обиделся. Надо бы извиниться. И чего мне вздумалось его жизни учить? Наверное, потому, что все вокруг пытаются учить меня, а я — не кто-нибудь, а Алина Щеглова и сама все прекрасно знаю. А зачем было это доказывать мальчишке? Он-то нисколько не сомневался в моей исключительности. Ни одного совета не дал. Обычно авторы текста норовят если не прямо указать фотографу, что и как снимать, то хотя бы деликатно порекомендовать, какие именно детали пейзажа стоит запечатлеть в кадре. А этот мальчик полностью положился на мой опыт и вкус, я же расхвасталась, как последняя…»

— You think, that I can’t live without your love[24], — очередная трель Мадонны прерывает муки Алининой совести.

— Я слушаю.

— А вы можете? — Мужской голос кажется смутно знакомым, но Алина не может понять, о чем ее спрашивают.

— Простите?

— Вы можете жить без моей любви?

— …

Легкое замешательство, приглушенный кашель, а потом:

— Это Гальперин.

Алине мгновенно становится жарко. «Зачем он звонит мне? Прошло столько лет. Как странно. И откуда у него номер телефона? Хотя современный мир, базы данных: узнать несколько цифр — пятиминутное дело. Алина, перестань думать о ерунде! Говори что-нибудь! Ну, говори же, не молчи!»

— …

«Почему она молчит? Она что, не помнит меня? Нет, быть такого не может. Просто растерялась, наверное».

— Простите, если я вас обидел. Я не хотел.

«Надо думать, он позвонил почти через восемь лет не для того, чтобы наговорить гадостей. Восемь лет… Восемь. Не может быть. Тот разговор в его кабинете был вчера или, в крайнем случае, позавчера. Я же помню каждое слово, каждую интонацию, каждый взгляд. А почему, собственно, я это все помню? Странная встреча с чужим человеком. С чужим… Но родного в нем почему-то больше, чем в ком бы то ни было. Почему?»

— …

— Почему вы молчите, Алина?

«А что я должна сказать? Что? Странные люди. Один требует слушать, другой — говорить».

— Просто…

— Что? Что?

— Слишком много врачей для одного дня.

От неловкого движения трубка снова падает в снег. Из глубины сугроба все еще доносится обеспокоенное:

— Алина? Алина?

Алина зачехляет штатив, несколько секунд провожает взглядом заходящее солнце, потом оборачивается к корреспонденту, улыбается как-то криво:

— Пойдем?

— А трубка? Достать?

— Не стоит.

— Ты что, Алин? Пожалеешь ведь.