С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман

Потом появилось ощущение невесомости, легкого освобождения и свободного падения в воздухе вместе с пронзительной болью и льдом, камнем, холодом, когда жесткая земля поднялась ему навстречу. Встревоженный, он пытался очнуться. Ему нужно открыть глаза, но он не мог. Тяжесть, охватившая его тело, удерживала его в плену.

Пока он силился дышать, пушистые снежинки все падали и ему на лицо, покрывая ресницы. Неожиданно резкий вой сирены воздушной тревоги, ударный и настойчивый, прорезал вокруг воздух. Он по попытался ухватиться за этот визжащий звук, сосредоточиться на нем. Но сирена затухала. И вот она уже далеко, а потом и вовсе исчезла, и он тихо заснул, и мир вокруг погрузился во тьму.

* * *

Йозеф уловил пьянящий аромат, что витал вокруг. Нежнейший букет, который он тотчас узнал: тюльпаны. Он свободно вдыхал их благоухание, с огромным облегчением осознавая, что в груди нет никакой тесноты, только возбуждающее обещание весны наполняло его легкие. Вдобавок к пробуждающему аромату, холод дня остался далеко позади. Вместо этого, пробираясь глубже, к костям, его обволакивало тепло.

Даже с закрытыми глазами он понимал, что находится на улице и в небе сияет солнце. Он ощущал его лучистое тепло красным сиянием на внутренней стороне век. Он долго впитывал его, прежде чем открыть глаза и посмотреть вверх. Он так давно по-настоящему не наслаждался солнечным теплом, и теперь нежился под ним. Натянутым холстом, фарфоровой веджвудовской синевой, испещренной клочьями белых хлопками облаков, над ним растянулось небо. Он улыбнулся про себя, догадываясь, где находится. Среди тюльпанового поля.

Сделав еще один глубокий вдох и снова закрыв глаза, он позволил солнечному свету погладить его по щекам и согреть лицо. Ему было все равно, как он сюда попал, он просто хотел немного погреться.

Потом он услышал, как кто-то сверху хихикнул. Это был нежный и детский смешок, и он был ему знаком. Приподнявшись на локтях, он огляделся, но никого рядом не увидел.

Заинтригованный, он сел и осмотрел все поле. Это было завораживающе. Желтые, розовые, красные, белые тюльпаны простирались во все стороны. Они нежно колыхались на ветру, что трепал его волосы, но, оглядевшись, не увидел вокруг ни души.

Откуда-то сверху, из-за облаков, прогремел голос. Он мгновенно узнал его, когда медленно, обдуманно полились слова:

Йозеф поднялся на ноги, снова закрыл глаза и прислушался. Это был голос его отца, и он читал стихотворение, которое декламировал в день их свадьбы с Сарой.

Вдруг он ощутил чье-то присутствие; кто-то стоял позади него. Резко обернувшись, его сердце подпрыгнуло, уже предчувствуя еще до того, как он увидел ее, что это она.

– Сара, – прошептал он, боясь, что если произнесет ее имя громко, она исчезнет. Она была такой же красавицей, какой он помнил ее в день свадьбы. Ее лицо сердечком обрамляли медные кудри, большие изумрудные глаза с любовью смотрели на него.

Он потянулся к ней, желая заключить в объятия, но так боялся. Столько времени прошло. Осторожно, он провел тыльной стороной ладони по ее лицу, обводя скулу. От его прикосновения она вздрогнула, ее лицо просияло, когда она выжидательно наклонила к нему голову.

Не в силах больше сдерживаться, он рывком притянул ее к себе и крепко обнял. Мир его замер. Остановился прямо на этом моменте. Их тела сплелись, сердца бились как одно целое. Он сделал долгий, медленный вдох, который сдерживал столько лет, а затем вдохнул ее запах, зарывшись лицом в ее волосы, прижавшись к ней всем телом.

Наконец он отстранился и посмотрел ей в глаза;

– Как? Почему?

Она тряхнула головой, и в лучах солнца заблестели ее золотисто-рыжие кудри. Она отвечала ему, обводя его губы своими тонкими маленькими пальчиками.

Рывком, он притянул ее к себе и поцеловал так страстно, прижимая к себе так крепко, что боялся, что может ненароком сломать ее. Ему не хотелось выпускать ее из объятий. Его ноги подкосились, но ковер из тюльпанов смягчил их падение. Он осыпал ее лицо поцелуями, а она смеялась. Затем, усталый, он оглядел ее.

– Я так скучал по тебе, – пробормотал он, задыхаясь.

– Я тоже скучала по тебе, – шепотом ответила она.

Он обхватил руками все ее тело, и они довольно долго прижимались друг к другу, наслаждаясь ощущением целостности.

Спустя время, похожее на вечность, он отпустил ее, и она стала гладить его по волосам, пока он лежал и блаженно смотрел на нее.

– Мне так много всего нужно тебе рассказать, – начал он. – С тех пор, как ты ушла, столько всего произошло.

Она кивнула:

– Я знаю. Но, сейчас, Йозеф, пора.

– Пора?

– Пора мне тебя отпустить. А тебе простить меня, простить себя. Ты не можешь оставаться в этом месте. Впереди тебя ждут новые дела. Больше любви, больше радости.

Охваченный паникой, он резко выпрямился и посмотрел ей в лицо.

– Ты не можешь меня оставить. Сара, прошу тебя, обещай, что ты меня больше не оставишь.

– Я никогда не оставляла тебя, Йозеф, – произнесла она, почти шепотом. – Я всегда была с тобой. Но ты должен пообещать мне, что простишь себя.

– Как же я могу? Я виноват в твоей смерти.

– Нет, – твердо ответила она. – В этом никто не виноват.

– Я убил нашего сына, – выпалил он, чувствуя, как горькие слова обжигают горло.

Она замотала головой:

– Я должна была предупредить тебя, что скоро начнутся схватки. А я тогда подумала, что мое тело только готовится.

– Нет! Это я должен был заметить, должен был в ту же минуту посмотреть на тебя. Я был так поглощен подготовкой к экзамену по математике, что даже не помнил, смотрел ли тебе утром в лицо или целовал на прощание… – в горле застрял комок от подступающих слез. – Я даже не поцеловал тебя на прощание.

– Ш-ш-ш, – успокоила она его. – Я знала, как сильно ты меня любишь. Чтобы понять это мне не нужен был твой поцелуй. Я каждый день видела любовь в твоих глазах, в твоей заботе, в твоей улыбке.

Йозеф снова зарылся лицом в ее волосы, желая высказать все:

– Когда в тот день я обнаружил тебя, уже вытекло много крови. Я понимал, что-то не так. Я хотел бежать за помощью, но страх меня парализовал. Я понимал, что, если оставлю тебя, ты ускользнешь от меня, и я, как эгоист, хотел провести с тобой каждую последнюю минуту, обнимать тебя, целовать. Но если бы я сразу ушел, я мог бы спасти нашего сына. Я мог бы его спасти.

– Ты не знаешь точно, – своими крошечными руками она обхватила его лицо. – Больше никаких сожалений. Только любовь. Отныне только любовь. Теперь ты должен пожить для себя. Поживи за нас с Якобом.