Злой волк - Неле Нойхаус

Момент длился битых три минуты.

– Что так долго? – Пия сдула со лба прядь волос. Некоторые люди от любопытства сразу распахивают дверь, когда они звонят, у других визит уголовной полиции вызывает неясное чувство вины, и они оттягивают встречу.

– Может быть, они быстро пропускают через уничтожитель бумаг какие-нибудь компрометирующие документы, – ответил Боденштайн и усмехнулся. – Или выносят труп бабушки в подвал.

Пия бросила на него критический косой взгляд. Этот циничный юмор был не свойствен ему, как и его новая манера нерегулярно бриться и не носить галстуки. Без сомнения, Боденштайн изменился в последние недели и, как она считала, исключительно в лучшую сторону, так как было совсем непросто работать вместе с шефом, вечно пребывающим в подавленном и рассеянном состоянии.

– Очень весело. – Пия хотела уже позвонить еще раз, когда дверь открылась. В дверном проеме появилась женщина лет сорока пяти, стройная, как модель, и очень ухоженная. Но, несмотря на привлекательность, лицо ее выглядело изношенным. Начиная с сорока лет кожа нещадно мстила за изобилие солнечных лучей и недостаточное количество внутреннего жира.

– Я была в душе, – сказала она извиняющимся тоном и провела рукой по еще влажным темным волосам с мелированными светлыми прядями.

– Ничего страшного. Дождя, к счастью, нет. – Боденштайн предъявил ей свое удостоверение, представился и представил Пию. Женщина ответила на его фразу неуверенной улыбкой.

– Чем могу вам помочь?

– Госпожа?.. – начал Боденштайн.

– Хакшпиль. Бритта Хакшпиль, – ответила женщина.

– Спасибо. Фрау Хакшпиль, мы ищем бывшего жильца этого дома. Некоего Килиана Ротемунда.

Улыбка замерла на лице женщины. Она скрестила руки на груди и вздохнула. Вся ее поза говорила о сопротивлении.

– Почему меня это теперь не удивляет? – сказала она сквозь зубы. – Я не знаю…

Она замолчала, хотела что-то сказать, но передумала.

– Проходите. Моим соседям ни к чему знать, что опять приходила полиция.

Боденштайн и Пия вошли в застекленный холл. Казалось, что весь дом состоит преимущественно из стеклянных стен.

– Килиан Ротемунд мой бывший муж. Я развелась с ним, когда он был осужден. Это было в 2001 году, и с тех пор я его больше не видела. – Бритта Хакшпиль старалась сохранять внешнее хладнокровие, но внутри у нее все бушевало, это выдавали руки, которые скользили вверх и вниз по ее плечам. – Я считала для себя невозможным состоять в браке с педофилом. Мои дети тогда были еще маленькими, и после случившегося я часто задавалась вопросом, не посягала ли эта извращенная свинья и на них.

В ее голосе слышались отвращение и ненависть, которые не стихли и по прошествии девяти лет.

– То, что этот человек сделал мне, детям и моим родителям, просто невозможно представить. Омерзительное освещение произошедшего в средствах массовой информации было для нас кошмарным сном. Я не знаю, можете ли вы понять, насколько это унизительно и страшно, когда мужчина, которого вы, как вам казалось, прекрасно знаете, в одночасье превращается в детского насильника. – Она посмотрела на Пию, и та поняла, насколько глубока была ее рана. – Наши друзья от меня отвернулись, я чувствовала себя как невинно приговоренная к смерти. Я часто спрашивала себя, не было ли это моей виной. В течение трех лет я проходила лечение, так как чувствовала себя причастной к этому.

Близкие преступников часто испытывают это чувство вины, переносят на себя ответственность за то, что случилось. И ситуация усугубляется, если от них отворачиваются друзья и соседи. Пия могла себе представить, как ужасно, должно быть, неожиданно получить клеймо жены педофила и осознавать, что вся семья несет ответственность за деяния одного из ее членов.

– Почему вы не уехали отсюда? – спросила она.

– А куда? – у Бритты Хакшпиль вырвался безрадостный смех. – Дом еще не был полностью выкуплен, денег не было. При разводе, правда, я получила все, но когда мои родители перестали меня поддерживать в финансовом отношении, все рухнуло.

– Вы знаете, где сейчас живет ваш бывший муж? – поинтересовался Боденштайн.

– Нет. И не хочу знать. Суд наложил категорический запрет на посещение, кроме того, он не имеет права приближаться к детям. Если только он нарушит эти требования, он опять отправится туда, где ему место, – в тюрьму.

Сколько горечи! Пострадавшая, раны которой никогда не залечить.

К двухъярусному гаражу подъехал черный «БМВ» и остановился рядом с белым внедорожником. Из него вышли высокий мужчина с венцом седых волос, мальчик и светловолосая девочка.

– Это мой муж и мои дети, – объяснила нервно Бритта Хакшпиль. – Мне бы не хотелось, чтобы они узнали о причине вашего визита.

Мальчику было примерно лет двенадцать, а девочке – четырнадцать. Она была маленькой красоткой с большими темными глазами и кожей цвета молока с медом. Длинные светлые волосы доставали до середины ее спины, и Пия хорошо понимала опасения ее матери. Она мимоходом подумала о Лилли. Девочка, наверное, была в том же возрасте, что Лилли сегодня, когда Бритта Хакшпиль узнала о патологических предпочтениях своего мужа. Вместе с ужасным осознанием того, что она никогда по-настоящему не знала собственного мужа, пришло беспокойство за детей и общественное презрение. Сексуальное надругательство отцов над собственными детьми, к сожалению, перестало быть редкостью. В закрытом пространстве семьи часто совершалось насилие.

Пия протянула Бритте Хакшпиль визитную карточку.

– Пожалуйста, позвоните мне, если вдруг что-то узнаете, – сказала она. – Это очень важно.

Девочка поднималась по лестнице. В ухо у нее был вставлен наушник от айпода, на плече висела спортивная сумка, из которой торчала хоккейная клюшка.

– Привет, мама.

– Привет, Киара. – Фрау Хакшпиль улыбнулась дочери. – Как прошла тренировка?

– Классно, – ответила девочка без особого восторга и бросила вопрошающий взгляд сначала на Боденштайна, затем на Пию.

– Ну, хорошо, – сказал Боденштайн и повернулся, чтобы идти. – Большое спасибо за информацию. И приятного выходного.

– Вам также. До свидания. – Фрау Хакшпиль свернула визитную карточку Пии в маленький четырехугольник, сначала поперек, потом вдоль. Она не позвонит. Скорее всего карточка сразу отправится в мусорное ведро. И Пия могла это понять.

В шестнадцать часов Килиан Ротемунд был объявлен в розыск по всей территории Германии.

Фотография, правда, была довольно старой. Ее взяли из компьютерной базы полиции, и ей было уже девять лет, но старая фотография лучше, чем никакой. Из криминально-технической лаборатории в Висбадене поступили дополнительные результаты, которые придали делу Ханны Херцманн совсем другой ракурс. Один из бокалов, которые были обнаружены на столе в гостиной дома Ханны, был наскоро протерт, но в лаборатории, тем не менее удалось установить отпечаток пальцев.