Гитлер и стратегия блицкрига. Третий рейх в войне на два фронта. 1937-1943 - Трумбулл Хиггинс

Если, как прямое следствие решений в Касабланке, основная масса американской армии будет сражаться в 1943 году с японцами, на политическом уровне западные союзники тоже строго ограничили свою эффективность в борьбе против гитлеровского рейха. Президент Рузвельт, частично движимый чувством вины за отсутствие второго фронта и, как следствие, угрозой перемирия между нацистами и Советами, а также находясь под влиянием бытующей у американских военных философии абсолютной войны, ведущей к абсолютной победе, провозгласил в Касабланке политику безоговорочной капитуляции, что явилось неожиданностью для Черчилля. Хотя премьер-министр попытался исключить Италию из ее положений – в конце концов, он хотел, чтобы она вскоре капитулировала, – он принял абсолютистскую политику Рузвельта в отношении главных сил оси. Вынудив американцев «проглотить» британскую стратегию ограниченной войны, наименьшее, что британский премьер мог сделать, – это согласиться с несочетающейся американской политикой абсолютных условий мира.

О прискорбном влиянии доктрины безусловной капитуляции на немцев и в особенности на растущую оппозицию немецкой армии Гитлеру упоминают часто. В мае 1943 года Гитлер признался Эрвину Роммелю в том, что осталось мало шансов выиграть войну. Тем не менее, заявил фюрер, страны оси должны сражаться с Западом до конца, нравится это немецким генералам или нет. Конечно, не говоря о Карфагенском мире, который он имел в виду для рейха, Сталин никогда не был так глуп, чтобы запятнать себя публичными переговорами с Третьим рейхом. Как раз наоборот, он всегда мог использовать угрозу пойти на это, чтобы получить больше уступок, включая второй фронт, от западных союзников. Кроме того, несмотря на нацистский произвол в России, советский диктатор никогда не имел проблем, связанных с общественным мнением, с которыми сталкивались выборные деятели демократических государств.

В какой-то степени вследствие очевидной тенденции к самообману, касающемуся переноса открытия второго фронта на 1944 год, с уклончивыми позициями президента и премьер-министра в течение следующих месяцев можно смириться. Тем не менее заявлять, как это сделали Рузвельт и Черчилль 26 января на конференции в Касабланке в письме Сталину, что главное желание западных союзников – отвлечь сильные наземные и воздушные силы немцев с русского фронта, было по меньшей мере нечестно. Руководитель американских военно-морских операций адмирал Кинг более точно определил политику союзников в Касабланке vis-a-vis[16] России следующими словами: не «успокоить Сталина», а «использовать русских в наших интересах».

Сталин ответил 30 января запросом дополнительных подробностей относительно открытия второго фронта в Европе в 1943 году, поскольку все еще считал это намерением союзников. Однако к середине января, когда зимнее наступление русских замедлилось, советский диктатор окончательно лишился иллюзий относительно одной из заявленных целей «Факела», а именно оказания помощи России. Немцы, как и раньше, продолжали укреплять Восточный фронт, перебрасывая резервы из Западной Европы. В переписке с Черчиллем Сталин оценил эти перебрасываемые резервы как двадцать семь дивизий, включая пять танковых. В конце января Сталин снова публично пожаловался на отсутствие второго фронта. Красная армия продолжала вести войну одна.

11 марта Черчилль направил Сталину длинное послание, в котором изложил, что в Западной Европе все еще остается около тридцати немецких дивизий, а в Великобритании имеется только шестнадцать британских дивизий для наступления во Франции. Большая часть британской армии, напомнил Черчилль, находится на Средиземноморье. Сталин дал ответ несколькими днями позже, увеличив количество немецких дивизий, переведенных с запада на восток, до тридцати шести, в том числе шесть танковых. В заключение Сталин напомнил, насколько «опасным для нашего общего дела» может быть «дальнейшее промедление с открытием второго фронта во Франции. По этой причине ваша неопределенность в отношении планируемого англо-американского наступления через Канал вызывает во мне огромное беспокойство, о котором я не могу молчать».

Только в июне, уже после того, как нахождение тел пропавших польских офицеров в Катыни взорвало всегда хрупкие советско-польские отношения, Сталин узнал, что открытие второго фронта отложено до 1944 года. Возмущение Сталина принятием таких основополагающих решений в его отсутствие стало причиной резкого послания от взбешенного Черчилля встревоженному британскому послу в Москве сэру Арчибальду Кларку Керру. Как и в разъяснениях его предшественнику, сэру Стаффорду Криппсу, премьер-министр оправдывал бездействие Великобритании на континенте в 1943 году «полным безразличием», проявленным русскими во время крайне тяжелых для англичан лет – 1939–1940. Черчилль, как и Сталин в то время, ведя речь о Красной армии, отказывался мириться с «бесполезным уничтожением британских войск» только ради того, чтобы преодолеть подозрения недоверчивого союзника.

Возможно, британское правительство желало отомстить русским за предательство Запада в 1939–1940 годах, но выигрывал от невозможности ведения коалиционной войны только Гитлер. Обиженный Сталин отказался встретиться с президентом Рузвельтом и вскоре отозвал своих послов в Лондоне и Вашингтоне Ивана Майского и Максима Литвинова. В июле советский диктатор пошел еще дальше и санкционировал создание национального комитета «Свободная Германия», в который вошли пленные немецкие офицеры, как открытый отказ от политики безоговорочной капитуляции Рузвельта. Действительно ли Сталин, вынужденный, после стольких обещаний, встретить летнее наступление немцев в Курске без помощи союзников, начал тайные переговоры с рейхом, неизвестно. Однако потенциальная возможность такого развития событий, так же как и остановки Красной армии на границе с Германией, была, и вполне могла заставить союзников проявить активность, особенно в 1941–1942 годах, когда вероятность краха советской армии была очень велика.