Хочу женщину в Ницце - Владимир Абрамов

– Ну, не тяни! Во мне ты отказа знать не будешь.

Корилла протянула Алехану трость и испытующе посмотрела ему в глаза.

– Так за что же ты, граф голубчик, к простому сержанту Изотову такую любовь испытываешь? Ответь, будь любезен! Или секрет какой государственный выдать боишься?

Алехан хлопнул себя по бедрам ладонями и в сердцах сплюнул на пол.

– Приревновала ты что ли? Откуда там секрету взяться, это наше личное дело! Но тебе могу поведать, коли так уж хочешь – вижу, любишь ты, когда я душу тебе открываю. Хорошо, будь по-твоему. Только вот что тогда сделаем. Коль этот день весь целехонький я тебе обещал посвятить, то давай одеваться, да поедем-ка в Ливорно, а то хоть куда глаза глядят! Ну, сказывай, куда хочешь?

– Никуда! – дерзко бросила итальянка в лицо графу. – Опять терпеть эту тряску в карете и твои жалобы на боль в спине? Никуда ехать не хочу! Я другого желаю – весь день с тобой дома провести, в тишине. Чтобы ты и я, и больше никого!

– Выходит, весь день в духоте просидеть прикажешь.

– Да не хуже, чем в Ливорно. К тому же пока до него доберешься, сто потов сойдет. Я слушать тебя хочу, а не только видеть. А вообще я знаю, ты не любишь откровенничать ни с кем, даже со мной, хотя все время клянешься, что любишь меня и веришь мне.

– Я и сейчас готов в этом признаться!

Алехан продолжал сидеть на кровати и, взяв Кориллу за руку, властно потянул к себе, но итальянка не поддалась, а лишь недобро прошептала:

– Если так, тогда сейчас ты как на духу расскажешь мне про старика сержанта своего!

Минуту спустя поэтесса подсела к графу вплотную и, легко прикоснувшись к его щекам ладонями, нежно поцеловала в губы. Алехан издал довольный звук и, утерев губы рукавом, протяжно изрек:

– Гляжу, ты и лица моего не страшишься вовсе.

– Чего это ты вдруг заговорил об этом? Неужто кто-то дразнить тебя отважился? – насторожилась Корилла.

– Да просто, – засмеялся граф, – командор Дик мне давеча сказывал, как одна его знакомая милая англичанка уж очень желала поцеловать меня, а когда приблизилась, вся затряслась, чуть в обморок не повалилась. Хорошо, что я её тогда подхватил, но так и не прознал бы о причинах её коллапса, не скажи мне Дик, что не ведала красавица, что я уродец со шрамом.

Корилла знала привычку графа превращать всё в анекдот.

– Ладно бы ты только уродлив лицом был, да ты ещё с повадками простолюдина, у которого кафтан на груди завсегда распахнут, – Корилла опять смеялась. – Губы-то чего обтер наспех? Заразу какую заполучить боишься? Видать, несладко тебе по жизни приходится!

– Удержу в тебе нету, когда в атаку спровадишься, осади маленько. Спину, боюсь, сызнова трясти станет.

Алехан взял было в руку подушку, собираясь запустить ею в Кориллу, да передумал. Лицо поэтессы, освещенное дневным светом, было чистым и прекрасным, а от чувственных губ он не мог оторвать глаз. Однако вдруг его взгляд помрачнел. Корилла, казалось, угадала ход его мыслей:

– Я не удивлюсь тому, что императрица российская, матушка твоя сердобольная, всё о нас с тобой в деталях знает, даром что в постелю к нам сама не заглядывала, поскольку далече будет.

– Не балуй, – сказал граф и, немного подумав, добавил, – а хоть бы и заглянула! Ничего, я тебе скажу, дорогая моя, она бы для себя не приметила. Это точно, клянусь!

Погруженный в мысли о Екатерине, Орлов не видел, как Корилла от внезапно нахлынувшего на неё волнения теребила своими холеными длинными пальцами локон на лбу, упираясь локтем в подушку. После долгой паузы Орлов задумчиво произнес:

– Мне всегда казалось, что ты про меня всё знаешь, даже если я тебе о чем-то и не говорю – в глаза смотришь и мысли читаешь. Что скажешь, прав я?

Граф поднял голову и посмотрел на женщину.

– Нет не так, дорогой мой. Ты о своем личном мне не рассказывал. О чем-то я догадываюсь, но наверняка не знаю. Разве это делает нас ближе? Порой я чувствую себя обыкновенной женщиной, которых было много на твоем пути. Чего уж там таить, подле тебя место всегда было занято. В Европе сдобных баб немало.

– Женщин у меня всегда было – только помани, скрывать не стану, но вот такой, как ты, не было у меня никогда. А потому, когда уехала ты прошлым годом из Италии со своим отцом на лечение на много месяцев, грезил я тобой всё это время. А рассказывать о своих делах и похождениях не в моих правилах. Я даже братьям своим дорогим о тебе в своих письмах умалчиваю, поскольку не их это дело, – и Алехан погрозил пальцем в воздух, будто Григорий и Дунайка тоже были в комнате.

– Но обо мне и Федор, и Гришка твой знают, – развела руками Корилла, – а императрица, если не от тебя, так от своих верных подданных доклады имеет.

– Знает, от неё я секретов не имею. Она меня понимает, а порой даже побаивается. Я ей не враг, да и она мне советчица во всем верная. О наших с тобой отношениях она сразу вразумилась, как только две твои оды изволила издавать три года назад в Петербурге, что важно, по-русски. Её не проманишь. Она мне сразу сказала, что, похоже, не ты меня тогда четыре года назад окрутила, а оба мы сразу привязались друг к другу, да так, что верно любишь ты меня. Матушка знает о твоих похождениях по Европе, наслышана, сколько за тобой волочилось по уши влюбленных, только вот, получается, ты из всех меня одного хотела привечать. Ты же умница великая. Императрица наша, тогда ещё прочтя оду, приметила ум твой цепкий.

Орлов снова замолчал и продолжал пребывать в глубокой задумчивости. Корилла не спешила тревожить графа вопросами, поскольку знала его привычку уходить в себя. Алехан вспоминал свою последнюю встречу с императрицей, произошедшую прошлой весной. Было это перед самым возвращением в Италию. Был он без брата, когда спешил присоединиться к своему флоту в Ливорно. Они с Екатериной почти закончили долгий разговор, и графу надлежало только откланяться, но вдруг, словно вспомнив что-то, императрица обратилась к нему:

– А что, Алексей Григорьевич, неужто так романтична эта известная всем Корилла?

Он помнил, как, растерявшись от неожиданности, тем не менее не замедлил с ответом:

– Умна она, матушка, это правда, и хороша собой, впрямь необыкновенно романтическое создание.

В тот момент он заметил, как помрачнело лицо Екатерины, но, быстро совладав с нахлынувшими на неё чувствами, мягко, но назидательно, так, как умела в разговоре с ним только она, молвила:

– Ты свои сердечные отношения не выставляй так уж напоказ, не надо. Мне ведомо, что она во всех уголках Европы смущает сердца и кружит головы достойным мужам, и это в свои-то 47 годов! Будь осторожен, чувствую я, что она рождена быть прорицательницей. Такой в Древнем Риме, наверное, возвели бы храм, поскольку тогда уважали всякого рода таланты. Ну да ладно, сам разберешься! Никак, эта поэтесса сама попалась в сети Амура. Я знаю, Алексей Григорьевич, человек ты решительный и перечить тебе не в моих правилах, только вот вступать с ней в законный брак тебе не советую. Я сказала, ей полных 47 лет уже исполнилось, а тебе законные наследники нужны. Сын у тебя по неосторожности твоей уже есть, моим повелением с недавних времен его Чесменским называют, только всё же не Орлов он! А так, думай сам! – Екатерина погрозила Орлову пальцем на прощание и медленно пошла прочь.