Ярцагумбу - Алла Татарикова-Карпенко

Клубы пара над помостом тоже окрасились в алый цвет, и сквозь них на просвет стало явственно подниматься нечто, напоминающее древние башни города-чуда, небесного отражения столицы империи вечной загадки – Ангкора. Серокаменная масса густела, открывая тяжкие громады с двумястами изваяниями головы короля-мистика, Джаявармана VII внутри храма Байон – материализации абсолютного величия правителя, что отождествил себя с Богом. Сакральный феномен – каменные глыбы-лики выражали вездесущность Бодхисатвы, распространяли лучезарную силу девараджи – богоугодного царя. Зрители в ложах устремили сосредоточенные взгляды в сторону выплывающего из алого дыма Локешвары – Владыки мира, в множащемся каменном лике Махапарамасангатапады, – так звучит посмертное имя короля. Храм вплывал, пар, теперь гораздо более похожий на дым, осторожно оседал, сгущаясь внизу, и, будто всасываемый особым устройством, уползал в закулисье. Кулисы разжижились, потеряли определенность цвета, опустились, поволоклись, прибитые тяжестью воздуха, тоже утекли прочь. Почва явила свой исконный, присущий этим местам цвет – ржавый, но не рыжий, нет, не привычный цвет глины, но яркий, будто и не песок, не песчаник это, как таковой, но краска, красная краска, красная кхмерская земля, что принесла свою яркость из древности в жуткую реальность XX века и дала имя режиму, воплотившему ад в земной жизни.

Байон надвигался, рос, перемещался в пустые объемы партера, нанося впереди себя красную землю, еще дымную, еще полную паром. Байон нависал уже над верхними ярусами лож, заполненных андрогинами, рушил внутренность театра легко, беззвучно. Ярусы истончались, являя свою плоскостность, будто были они нарисованы или выдуманы, и теперь исчезали. Люди увидели себя в движении вдоль испещренных барельефами каменных стен, изрезанных глыб, вдоль искусной россыпи картин истории. Их театральное дефиле поначалу вполне безобидное и даже забавное, сопровождали изображенные в камне сюжеты постоянных войн кхмеров и чамов. Вырезанные по стенам нескончаемые боевые линии направлялись вкруг храма, точнее, по его периметру, как положено погребальной процессии с юга на север – к смерти. Копья, стрелы, щиты, топоры, всадники без седел и стремян, военачальники под зонтами на слонах, пальмы, знамена, штандарты, непокрытые бритые головы кхмеров, пучки на затылках и клинышки бород китайских наемников, уборы в виде раскрытых лотосов, венчающие головы чамов, крупноколесные повозки маркитантов, собаки, поросята, буйволы, петухи, кухарки, суетящиеся у огня, отшельники в глубокой медитации, принцессы, забытые во дворцах, забавляемые атлетами, жонглерами и гимнастами – все мчалось, неслось, металось, падало и взлетало – действовало. Ангкорская Империя отчаянно воевала на суше и на воде. Над озером Тонлесап вздымаются весла галер, вдоль бортов – стройно напряжены лучники: натянуты тетивы, закинуты головы, противник уже выпустил стрелы, и тела пораженных низвергаются в воды, кишащие крокодилами. Навстречу телам и выше них взлетают рыбы из многоводья, приносимого сезоном тропических ливней, когда озеро разливается и затопляет окрестные леса.

Байон заманивал вглубь себя, в лабиринты каменных нагромождений, в колоннады и повороты, на лестницы, то вверх, то вниз. Движение кривилось, ломалось, путалось, но неизменно приводило под тяжкие взгляды Джаявармана VII, под его гигантские, жутковатые каменные улыбки, коим несть числа.

Мадам и Одалиска забыли друг о друге, потерялись в собственных мыслях, побрели в разные стороны. Откуда-то взялась незамеченная никем прежде высокая стройная дама в сопровождении юноши модельной внешности с благородной курчавой шевелюрой, который то проявлялся, то исчезал в собственном, лично ему принадлежащем коралловом облаке. Почему-то все знали, что этого мерцающего красавчика зовут Дан. Мать совсем растерялась, рассматривая барельефы, но никак не могла вникнуть в суть на них происходящего и все пыталась вспомнить свое имя. Хозяина не было. Красильщик углубленно и недоверчиво рассматривал красный песок, собранный им в ладони. Вдруг закричал:

– Чудесный оттенок красного дает кошениль! Краска добывается путём умерщвления самок насекомого в уксусной кислоте, либо под воздействием высоких температур! Бордо – сок спелого мангустина! Здесь, в этой жаркой стране, наверняка произрастает мангустин! Легко закрепляется в ткани, великолепно удерживается. Кровавый коралл! При умении и верной технологии дает глубокий и сочный оттенок. – Красильщик кричал, надрывая горло, будто то, что переполняло его память, непременно надо было выплеснуть вместе с красной пеной, что вновь запузырилась и забулькала у него на губах.

– Выплюньте бетель. Все уже ополоснули рты. – Мать назидательно подняла палец. – А вы опоздали. Где теперь взять воды? Видите, слуги, которые были в театре, исчезли, мы вообще непонятно где.

– Мы в Камбуджадеше, в великом городе Ангкор Тхом. Центральный храм Байон. Всем все понятно. И вам тоже. Не нервничайте, все хорошо, – послышался голос, и затем появилась из-за камня седая голова Хозяина. – Смотрите, какая красота вокруг!

Однако волнение, не оставлявшее зрителей со входа в Театр, все нарастало. Андрогины, то уменьшаясь в числе, то будто рассыпаясь взаимными отражениями, беспокойно кружили по каменному чертогу, средоточию обширного и могущественного Ангкор Тхома. Один из величайших городов мира создан был для того, чтобы продемонстрировать незыблемость религии, избранной его создателем и правителем. Здесь торжествовала победу Махаяна, здесь доказывалась возможность полного освобождения от сансары, утверждалась достижимость и неизбежность универсального и всеобщего просветления.

Хозяин улыбался, не скрывая восторга, который вызывал в нем не столько тысячелетний храм, окруживший его гостей, сколько невероятность самого действа, что разворачивалось сейчас в его Театре. Действо, видимо, должно было еще продолжаться, иметь развитие, это была его собственная режиссура, но плана, быть может, он и сам еще не ведал. Гости, вовлеченные им в столь неординарную ситуацию, в эту эмоциональную авантюру, чувствуя себя неустойчиво, вынужденные раскачиваться между верой в происходящее и ощущениями сновиденности, морока, живого бреда, пытались распознать черты обыденности в окружавших их реалиях или антиреалиях и не находили оных. Сон? Они возвращались к началу: приход в Театр, фойе с плавающими орнаментами в полу, ложи и бетель… Всему виной бетель! Все просто: они находятся в плену глубокого наркотического опьянения, и у них единое для всех видение, череда видений, прекрасных, эстетически выверенных, важных для их разума и души. Путешествие! Что дальше?

Древний Байон увеличивался в размерах, рос, нависал темной махиной, креп и утверждался. В тот момент, когда давление на сознание людей, которые будто уменьшились в десять раз и уже ощущали свою физическую ничтожность, достигло предела, храм порыхлел, обмяк и очень скоро стал бледнеть и будто растворяться в чем-то ином, несравненно более величественном и обширном.

Это «что-то» казалось еще темнее из-за контрастности, создаваемой заходящим солнцем, разлитой им киноварью за спиной каменного колосса, рукотворной громады Ангкор Вата, потому что именно он, Врах Вишнулока, восставал из закатного жара.

Мать, Сын, Красильщик, Элза, Дан, Мадам, Одалиска, Царица липового шатра, Мальчик и его Отец, Тина, Роб, Сандра и Хозяин, а также незначительные личности рядом с ними и андрогины в своих длиннополых, объемных одеждах обнаружили себя перед вратами, что открывали путь внутрь храмового царства, выстроенного в честь всеобъемлющего и проникающего во всё сущее, сознающего прошлое, настоящее и будущее, в честь охранителя мироздания, его творца и разрушителя, того, кто поддерживает жизнь во Вселенной и управляет ею, того, из кого исходят все элементы существования, материальные и духовные.