Дети Ченковой - Людо Ондрейов

КОНЕЦ БАРСКИМ ЗАТЕЯМ

В значительные эпохи и события совершаются значительные. Наши дни стоят на переломе истории. Что-то рушится, что-то гибнет, разлагается. Запах плесени и тления окутывает мир. Это испускает дух современный общественный строй. Но с трудом расстается с жизнью капиталистическое чудовище. Оно сопротивляется даже при последнем издыхании. Оно радо бы спастись, продлить последние мгновения жизни и пользуется последними возможностями. Капитализм ведет жестокие войны и в то же время рассказывает сказки о всеобщем разоружении и о мире во всем мире. Жалуется на избыток всего — и плодит нужду. Разглагольствует о любви к людям — и убивает рабочих, обрекает бедняков на голодную смерть.

Производство останавливается, по улицам всего света бродят миллионы безработных. Поэтому в этой книге мы не можем рассказывать бабушкины сказки, а вынуждены говорить о современной жизни. И потому сегодня фабрикант, «папочка» Палько, устроил большой прием, и потому вчера остановил фабрику и уволил всех своих рабочих…

Идет 1932 год.

Прием блестящий. Аппетит у всех гостей завидный. Его не портит мысль, что как раз в эти минуты где-то на улице упал голодный человек. Здесь избранные гости: фабриканты, торгаши-спекулянты, банкиры, офицеры в больших чинах, важные церковные сановники…

Все пьют за здоровье фабриканта и его супруги. Семейное торжество. Возможно, день рождения фабриканта или именины его жены. Впрочем, это неважно. Здесь часто устраивают пиры, и поэтому никому не придет в голову спросить о поводе для приема. Едят, пьют, чокаются, слушают цыган. Кому какое дело до всего этого?

Веселитесь, господа! Веселитесь, дамы! Не думайте о кризисе. Мы запрещаем употреблять это слово в нашем обществе! Какой у нас кризис? В банках денег хватит, склады забиты товарами! Нет сбыта? Нет рынков? Ну столько, сколько потребуется для беззаботной жизни, мы всегда продадим. И война близится! На востоке уже гремят пушки, трещат винтовки! Да здравствует новая мировая война! Вот когда мы развернемся! Обновим фабрики и заводы, станем производить военные материалы! Прославимся, разбогатеем, и волоска с нашей головы не упадет! Ведь мы на фронт не угодим!

— Гей, цыгане! Потихоньку играйте танго! Господин фабрикант с супругой танцуют соло! Да здравствуют дорогие хозяева!..

— Да здравству-ю-ууут!

Фабрикант танцует с женой. Гости чокаются и пьют.

— Значит, душенька, через несколько дней мы уедем. Теперь ничего не станет привязывать меня к этой дыре, где я остановил фабрику, — говорит фабрикант жене.

— На французскую Ривьеру, да? О, как я рада пожить на чудесном морском берегу! Там вечная весна, поют птички…

— Да, душенька, мы будем жить там как молодые! Но… куда же мы денем мальчика? Не будет ли нам в тягость вечно таскать его за собой? И кто там о нем позаботится?.. Кстати, где он? Где ты его оставила — я не вижу здесь Палько?..

— Даже не вспоминай об этом грубом деревенском мальчишке! Видеть его не могу! Негодяй! Он так меня оскорбил! Представь себе, когда я его ласкала, играла с ним, он показал мне язык! Да, мы забыли, что в этом мальчишке нет ни капли благородной крови, отогрели на груди ядовитую змею!

— Так как же теперь с ним быть?

— Вернем грубияна его матери. Пусть она приедет за ним. И как можно скорее, я не хочу больше его видеть! Наступает весна. Пусть эта дрянь вернется опять в свой сарай!

Цыгане доиграли, танго кончилось, участь Палько была решена…

V. ОПЯТЬ У РОДНОЙ МАТЕРИ

ЗУЗАНА ЧЕНКОВА

В некий осенний день, когда попечительство над молодежью взяло Мишо и Ганку, Зузана Ченкова в слезах возвращалась к своему самому младшему ребенку. Это были тихие, горькие, жалобные слезы матери, которой пришлось оторвать родных детей от любящего сердца, лишь бы спасти их. Она не знала, кому их доверили, не предполагала, в какие руки они попадут. Только надежда и вера, что ее дети будут счастливее, чем в нищете с ней, поддерживали Зузану в ее тяжком горе.

Возвратясь в сарай, она заключила в объятия и прижала к сердцу маленькую Эвичку и стала думать, что делать дальше. Перезимуешь разве с маленьким ребенком в сарае? Невозможно! Надо было что-то придумать. Надо было, пока не поздно, искать спасения.

Она отправилась к дворнику того отеля, где работала летом. Дворник был ее знакомый. Они знали друг друга еще с тех пор, когда Ченкова была пани лесничихой. И сейчас несчастная мать так горячо просила своего старого знакомого, что растаял бы камень.

— Не ради себя я прошу, а ради этого ребенка, я не хочу его гибели! Приютите же нас где-нибудь на зимние месяцы…

— Но как это сделать? Как?.. Вы знаете ведь, что я рад бы вам помочь… да что делать? В жилые комнаты устроить вас я не смею, хоть они и пустуют. Меня сейчас же уволят. А сам я с семьей живу в одной комнатке, и там нас как сельдей в бочке набито. Однако… постойте! Через несколько дней уедет горничная в отпуск. Может, что и выгорит… Попрошу-ка я у нее позволения в ее комнате вам перезимовать…

Горничная на это согласилась, и так Зузана Ченкова и ее дочурка пережили в маленькой служебной комнатке отеля самые сильные морозы и вьюги.

Трудные это были дни! Ведь на зиму большинство татранских отелей закрыто. Их открывают лишь весной на летний сезон. Зимой там живет один дворник. Дом не отапливается, в кухне не готовят. Так было и в этом отеле. Поэтому Ченкова с большим трудом добывала необходимое пропитание. Печка топилась тогда, когда Зузане удавалось откопать в снегу какое-нибудь топливо. Дворник не мог ей помочь. Он и сам нуждался. Ему хватало забот и о собственной семье.

Но вот все невзгоды уже пережиты… Ченкова перетерпела зиму и перенесла долгие месяцы голода… Уже близко и весенние деньки. Вот и снег сходит с горных склонов, в долинах журчат полноводные ручьи. Природа радуется. Повеяло новой жизнью. Весело поют птицы…

И в глазах Ченковой снова вспыхивают огоньки надежды. Опять наступит лето — будет работа, будет и хлеб. Одно только угнетает Зузану: мысли о старших детях. Ничего она не знает ни о Мишо, ни о Ганке. С самой осени, когда они расстались с ней, нет у нее никакой от них весточки.

В городе напрасно она пыталась узнать о них в канцелярии, где ее хотели арестовать за торговлю детьми. Там ей ничего не сказали. Чиновник сердито ответил, что ему некогда искать адреса. Он лишь заверил, что дети в