Дети Ченковой - Людо Ондрейов

Америку?

— Колумб.

— Колумб?

— Да.

— Легко было Америку открыть, если она уже существовала.

Наступает молчание. Потом дядюшка Рафаэль заводит речь о другом.

— Послушай! А ты знаешь, что в воскресенье мы поедем на дожинки?[16]

— А зачем мы туда поедем?

— Играть.

— И я поеду?

— Понятное дело, поедешь. Мы в Пезинке на дожинках будем играть. Вот как здорово мы весь Пезинок взбудоражим!

— Ха-ха-ха-ха! — засмеялся я. — Что же мы будем играть?

— Все.

— И «Злату Прагу»?

— И «Злату Прагу», и «Победу»!

— А потом?

— Потом сыграем «Возле Орешан…».

— Ха-ха-ха-ха! Грянем?

— Грянем!

— А кто за нас коров пасти будет?

— Да уж кто-нибудь найдется.

Я МОГ БЫ ПРОДОЛЖАТЬ

Взрослые могут сказать, что эта книжка не кончена, но и они, бывает, ошибаются. Ошиблась же учительница, сказав, что у меня музыкального слуха нет. Ее почему-то с толку сбил мой голос. Виноват я разве, что так рычу? Нет, не виноват. Учительница поет и говорит этаким высоким писклявым голоском, она и не заметила бы меня, если б мы все пели с ней в один голос.

В духовом оркестре высокий голос у кларнета или у корнета. Дядюшке Загрушке или дядюшке Алексину и в голову не придет приказывать мне сыграть на геликоне такой же высокий звук, как они.

У всякого инструмента свои возможности. И не только у инструмента. Если Яно Матейка не может перекувырнуться, это еще не значит, что он ни на что не годен. Нет никого в классе старательнее Лацо Гельдта, а у него двойки были за год. Разве это не странно?

Я мог бы еще продолжать, но это ни к чему. Упомяну еще только о том, как мы играли на празднике дожинок.

Мы прошли, играя марш, через весь городок, а за нами валила толпа. Потом мы остановились на площади и еще целый час играли.

— Кто это, что за музыканты? — спрашивали все друг друга.

— Грушковецкие, — сказал какой-то человек. — Я гляжу на их геликон.

— Геликон? У них два геликона. Нынче не во всякой деревне такое найдется.

— Знаю, знаю. Да ведь я на их геликониста гляжу. Удивительно, как он такую громадную трубу тащит?

— Тащит, как не тащить! Удивительно, как у него дыхания хватает играть?

Я оглядываюсь и вижу отца в толпе, а рядом с ним новехонький велосипед.

— Папка, чей это велосипед? — спрашиваю я.

— Твой, — смеется отец. — Разве я тебе не говорил, что когда-нибудь его куплю?

— Ребята, внимание! — командует дядюшка Загрушка, и мне приходится отвернуться от отца.

— Грянем, что ли? — спрашивают музыканты.

— Грянем!

— Что грянем? «Злату Прагу» или «Победу»?

— Сыграем «Возле Орешан…».

Дядюшка Загрушка косится, поднимает руку, и мы начинаем играть.

Стоящие вокруг нас запевают:

Возле Орешан

Гладкая дорожка,

Как ладошка…

Дядюшка Загрушка прикладывает к губам мундштук и присоединяется к тем, кто играет мелодию…

Примечания

1

Каба́ница — верхняя одежда, род накидки, у словацких крестьян.

2

Бара́ница — баранья шапка, которую носят словацкие крестьяне.

3

Нянё — так в Словакии ласкательно называют отца.

4

Верховина — горные луга.

5

Ногави́цы — узкие штаны, какие носят словацкие крестьяне.

6

Клички коров.

7

По́столы — род кожаной самодельной обуви, которую носят словацкие крестьяне.

8

Мера для зерна.

9

Ду́нчо — распространенная в Словакии кличка дворовых собак.

10

Жи́нчица — кислое овечье молоко.

11

Перевод стихов здесь и дальше Ю. Вронского.

12

От слова «ба́ча» — старший овчар, чабан.

13

Тогда Словакия была частью Австровенгерской монархии, и во всех школах обучали на венгерском языке.

14

Надпись на старом доме в Дольной Леготе на Ораве. Слово «Anno» означает «года».

15

Кия́нка — столярный инструмент в виде деревянного молотка. У лесорубов служит для забивания клиньев.

16

Дожи́нки — праздник по окончании жатвы.