Дети Ченковой - Людо Ондрейов

тебя двойки были? Эх, дружок! Если хочешь геликон или велосипед получить, хоть тресни, а в школе учись.

Я УШЕЛ В ДЕРЕВНЮ

Я медленно брел по деревне, стараясь всех обходить. Что, если меня за шиворот схватят и отведут к нашим? Я шагал вдоль ручья и все время оглядывался. Сегодня пасмурно, снова, пожалуй, снег пойдет.

И вдруг из-за школьной ограды выскочила прямо мне навстречу гурьба мальчишек. Я бежать. Сперва через ручей, а там по другой стороне улицы. Карол Белуш бежал уже за мной по пятам. За ним — Юро Ванда.

— Сто-ой!

Бегу дальше. Вдруг Карол Белуш хвать меня за куртку!

— Чего вам от меня надо?

А меня уже со всех сторон дергают.

— Пустите меня, не то кусаться стану.

— Пошли с ним в школу! — предлагает Ви́ктор Ре́менар.

— Не пойду я в школу!

— Не пойдешь? Так мы тебя отнесем!

— Я учительницу позову, — предлагает Милан Футко и тут же с глаз исчез.

Остальные ребята волокут меня к школе.

— Его запрут в классе после уроков, — говорят они друг другу.

— Не запрут.

— Вот увидите, запрут.

— Я на вас пожалуюсь, — пытаюсь я пригрозить.

— Пожалуешься? Ха-ха-ха! А кому же ты пожалуешься?

Анча Фиалова и Марьена Рачкова бегут нам навстречу, и уже издали слышен их смех.

— Чему вы смеетесь?

— Ай-ай! Опять тебе влетит!

— Ничего мне не будет.

— А кто из дому сбежал?

— Сами вы сбежали! Я у врача был.

— У врача? Вот врет-то! «У врача»!

— Куда вы его тащите? — спрашивает тетка Грзна́риха, останавливаясь на дороге.

— В школу.

— Отпустите, пусть сам идет!

— Он еще убежит!

— Убежит?

— Он по сторожкам прятался!

— Ночевал у Мишко Штефанца.

— Гру-гру! Гу-гу!

— Кто это вам наврал?

— Гру-гру, гру-у-у-у…

Вдруг, откуда ни возьмись, — мой отец.

— Куда вы его тащите? — окликает он мальчишек.

Я пытаюсь вырваться, но они крепко меня держат.

Отец подскакивает к нам. Подзатыльники так и сыплются во все стороны: один, другой, третий…

— Кто вам позволил его тащить?

Мальчишки разбегаются. Отец ведет меня за рукав домой.

— Та-ак… Значит, прогульщиком стал?

Я молчу.

— Почему ты в школу не пошел?

Я молчу, словно воды в рот набрал.

— Ты что, понимать разучился? Почему в школу не пошел?

— У меня с собой учебников не было.

— Не было? А почему за ними домой не зашел?

— Проспал.

— Ладно. Дома разберемся.

Еще несколько шагов — и мы у калитки. Я замираю. Теперь начнется. Отец открывает калитку. Мама стоит на дворе, в руках у нее овощи.

— Та-ак!.. Нашелся наконец! Погоди-погоди, я сейчас тебе покажу!

Мама высвободила одну руку и потянулась к моим волосам — за вихор, видно, хотела дернуть, но отец втащил меня в кухню.

— Садись! — сказал он.

Я сел за стол.

— Есть хочешь? — спросил отец.

— Нет.

Мама хотела войти, но отец жестом показал ей, чтобы она осталась за дверью.

— Почему ты убежал? — спросил отец.

— Я боялся.

— Кого ты боялся? Меня?

— Я мамы боялся.

— А меня, значит, не боялся?

— И вас тоже.

— А сейчас не боишься?

Я гляжу в пол и молчу.

— Смотри! — сказал отец. — Я исхлестать тебя мог бы. И шапкой и ремнем. Захотел бы, так и два часа хлестал бы. Ты думаешь, что я на то и существую, чтобы бить тебя почти каждый день? Я из тебя человека сделать хочу, а ты — неблагодарный мальчишка! Мама говорит, что тебя надо отдать в исправительный дом. Как еще с таким сорванцом поступить? Для таких, как ты, лентяев исправительный дом как раз и создан! Я тебе велосипед обещал, а ты не слушаешься. Рассердил маму, учительницу, меня. Разве ты заслуживаешь велосипед?

— Нет… не заслуживаю.

— Велосипед-то я все равно купил бы, да как-то просто руки все не доходили. Ты не понимаешь, что на свете есть вещи поважнее велосипеда? Мне сорок лет, а я на велосипеде еще никогда не езживал. Ездил, конечно, но всегда только на чужих. Не веришь?

Я опустил голову еще ниже.

— Я-то знаю, ты думаешь, что хуже меня отцов на свете нет.

— Нет, так я не думаю.

— Думаешь.

— И взаправду…

Но я так и не договорил, потому что из глаз у меня покатились слезы.

— Возьми ведро и сходи за водой к Ризику.

Я медленно поплелся во двор.

В ШКОЛЕ

В нашем классе есть парта, которой, наверное, столько же лет, сколько нашим отцам. За нее будто бы когда-то сажали самых отъявленных лентяев, шалунов, воров и лгунов. Стоило сорвать в школьном саду орех или яблоко, и — готово дело! — бедняга уже сидел в углу и вытирал спиной штукатурку.

Учителя были строгие-престрогие. Таких строгих учителей нынче, кажись, и не найдешь. Линейка и указка не показывали на карте реки и не дирижировали, а выбивали пыль из штанов какого-нибудь лодыря.

— Подойди ко мне! — манил учитель пальцем ленивого ученика.

Ученик подходил к столу. Учитель брал в руки указку, вертел в руках, но лицо его было такое сердитое, как у самого строгого школьного инспектора.

— Почему ты урок не выучил?

— Господин учитель, я не понял.

— Вы слышали? — обращался учитель к остальным ученикам. — Он не понял. А вы поняли?

— Поняли, — отвечал весь класс хором — и умные, и глупые, и самые глупые ученики.

— Сколько получит такой негодяй, который ничего не понимает?

— Двадцать пять!

— Считайте! — приказывал ученикам учитель.

Он клал лентяя поперек колен, розга начинала свистеть.

Какая-нибудь девчонка, трусливая или пожалостливее, начинала плакать.

— А ты почему плачешь? — спрашивал учитель.

Девчонка продолжала плакать.

— Урок знаешь? — спрашивал учитель.

— Нет, не знаю.

— Подойди сюда!

И все повторялось сначала.

Потом мальчик и девочка садились на знаменитую скамейку.

— Ученики, что это за скамейка? — спрашивал учитель.

— Для ослов.

— Какие ученики на ней сидят?

— Глупые.

Давно, конечно, это все было. А в четырнадцать лет ученика совсем из школы выгоняли, да и сами учителя каждый год менялись. Потом приехал в деревню директор Ле́нгарчик и отменил парту «для ослов». Он играл на фисгармонии, но в его столе не было места, и на этой парте он держал свои ноты. Директор был хороший человек. Как жалко, что его, когда уже построили новую школу, уволили!

Школу построили, старые парты пошли на дрова, в новой школе фисгармонию поставили в коридор, и мальчишки повыдергали клавиши.

Эх, видел бы это директор Ленгарчик!

А что с этой партой «для ослов» произошло? Я уже сказал, что она стоит в нашем классе. Учительница держит на ней цветы, которые поливает через день Анча Фиалова.

После моего проступка