Нелюбовь - Яна Ясинская

У Люси были ключи от дома Федора, поэтому оповещать хозяина о своем приходе не было нужды. Мурлыкая под нос незамысловатую песенку, Люся прямиком пробежала в спальню к любимому.

– Федя! Федя! Сюр… приз… – голос Люси оборвался при виде стоящей у окна Леночки. Она как раз надевала свой вчерашний блестящий топ. Самого «виновника торжества» в комнате не было – в ванной шумел душ.

– Сюрприз, – мрачно повторила Люся, проходя в комнату, враждебным взглядом рассматривая Леночку.

Соперница на автомате попятилась. Вчера вечером она могла в открытую смеяться над Людмилой, потому что рядом была их компашка. Но сегодня, когда они один на один… От одного только взгляда жестких карих глаз Люськи Леночке становилось не по себе.

– Федя! – голос Лены предательски затрясся. – Федь!

Отступать дальше было уже некуда – Лена и так уперлась в угол комнаты.

– Федя! – еще громче закричала она, стараясь перекрыть шум воды, которая наконец-то смолкла.

Разъяренная Люся, готовая в любой момент начать метать гром и молнии, уже была в паре шагов.

Федор появился в комнате в одних штанах, с голым торсом, на ходу вытирая мокрые волосы полотенцем.

– Что ты орешь?.. – ворчливо начал он и осекся при виде ревнивой Людмилы, которая, подобно злой кошке, была готова к атаке.

– Это что такое?! – Люся тыкнула пальцем в растерянную Леночку.

Весь ее вид говорил о том, что Федор просто обязан перед ней отчитываться.

– Э-э-э… – глубокомысленно почесал макушку Федор, не привыкший оказываться в таких щекотливых ситуациях и тем более отчитываться перед кем бы то ни было. Решив, что лучшая защита – нападение, он тут же изобразил из себя обиженно-оскорбленного хозяина дома, к которому без спроса приперлись нежеланные гости. – А что? Тебя что, стучаться не учили?! Что ты приперлась-то вообще… – увидев откровенно возмущенный взгляд Люси и вспомнив, что он, вообще-то, сам ее пригласил, на всякий случай уточнил: – Раньше времени?!

– Да! Что? – расхрабрилась Леночка, подбоченясь, делая шаг к сопернице с тайной целью прошмыгнуть мимо нее к двери. – В школе совсем воспитанию не учили?!

Это стало последней каплей для озверевшей Людмилы. Никто не смеет с ней так говорить и обращаться! Никто!

– Ах ты, дрянь! – взорвалась Люська, накинувшись на опешившую от такой прыти Леночку. – Это мой мужик!

– Да что, на нем написано?! – Леночка безуспешно пыталась было закрыться от подарочного пакета, коим от души лупила ее Люся. Поскольку пакет не был предназначен для столь активных боевых действий, то быстро порвался, и Людмила перешла в прямую атаку, завалив в драке соперницу на кровать.

– Заткнись, овца!

– Сама заткнись!

При виде девчонок, дерущихся из-за него на кровати, Федя расплылся в довольной улыбочке. Такого в его жизни еще не было! Чтобы бабы из-за него!.. Расскажет мужикам – не поверят! Пожалев, что под рукой нет попкорна, Федор подвинул стул, сев, облокотившись руками на спинку.

– Давай, девки, давай! – азартно подбадривал дерущихся Федор, попеременно болея то за одну, то за другую. – Давай, Люська, справа заходи! Ну ниче… Ленок! Ты че удары пропускаешь? Ну?!..

Это было слишком даже для безумно влюбленной в него Люси. Бойко соскочив с кровати, разъяренная девчонка, не раздумывая, со всего маха влепила развеселившемуся Федору пощечину.

В комнате зависла тишина. Медленно поднимаясь со стула, Федор зверел на глазах.

– Ух ты, ух ты, ух ты, ты чего? Ты че, а?

Один сильный толчок рукой отбросил Люсю на кровать. Перепуганная Леночка тихо сползла в угол комнаты. Холодная ярость Федора и его стеклянные от злости глаза пугали ее куда больше, чем Люся.

– Офигела, что ли, а? – Федор попытался схватить брыкающуюся Люсю за ногу. Девчонка отчаянно сопротивлялась. – Иди сюда!

Возможно, сработай у Людмилы хоть минимальный инстинкт самосохранения в данной ситуации, смолчи она, конфликт бы сошел на нет. Но самолюбивая Люся была не из тех, кто молчит.

– Ты, содержанка! – брыкаясь, орала она, всячески оскорбляя любовника. – Пошел вон отсюда! Слышишь?! Да ты же на мои деньги живешь! Что моя мать нам дает, то и тратишь! Ты никто без меня, понял?!

Молчать Люся однозначно не умела.

– Ты что, офигела? Рот закрой свой! – ярость полностью захлестнула Федора. Он стащил отчаянно сопротивляющуюся Люсю за ноги с кровати, а затем…

Перепуганная Леночка беззвучно рыдала, скорчившись в углу комнаты. Нет, ее он не бил. Но от одного только вида того, с каким остервенением Федор пинает уже валяющуюся на полу с окровавленным лицом Люсю, девушке самой было нестерпимо больно внутри.

– Федя, не надо! Федя, пожалуйста, не надо… – судорожные тихие всхлипы Леночки так и остались не услышаны Федором.

Этот урод успокоился, только когда избитое тело Люси в последний раз вздрогнуло и замерло в неестественно неуклюжей позе на полу под шум дождя, который все это время отчаянно тарабанил по окнам, словно пытаясь достучаться до Федора, остановить его. Но было уже слишком поздно.

Постепенно теплый летний дождь сошел на нет. В поселке воцарилась странная тишина. Небо словно разделилось на две половины. Сочная зеленая листва черемухи сверкала от каплей в лучах яркого заходящего солнца, которое странным образом соседствовало с пугающе-черными грозовыми тучами.

Минута, и грозовая завеса поглотила солнце. И грянул град.

Мелкий, резкий, острый. Он в мгновение ока заполонил тротуары, огороды, дороги тонким слоем белого савана…

Как в том старом, постоянно преследующем Люсю сне, в котором она бежала по заснеженному полю: мимо высоких сухих кустов полыни, покосившихся неподписанных деревянных крестов, неуклюже торчащих из сугробов. Ее бег остановился лишь у могильной оградки отца.

Только это был уже не сон.

Буря невысказанных эмоций, переполнявших Люсю всю жизнь, впервые полилась рекой. Она кричала, плакала, обвиняла! Она говорила папе – тому, кого никогда, по сути, и не знала, что устала быть его тенью, отражением, напоминанием. Живым призраком того, кого больше нет! Она, рыдая, взахлеб рассказывала отцу, стоя у заснеженной могилки, как устала бунтовать против всепоглощающей бездумной любви матери. Но не к ней, Люсе, а к нему – Петру. Ведь если бы мама любила ее по-настоящему, то видела бы, слышала бы ее! Не дала бы наделать тех глупостей, которые совершила Люся не от большого подросткового ума. А из обиды и одиночества.

А теперь уже было поздно.

Слова закончились. Люся, рыдая, сползла на снег возле могилы папы. По ее щекам текли слезы, падая на сугроб уже в виде маленьких замороженных кристалликов, столь похожих на мелкий град, покрывающий в этот момент землю ее родного поселка.

И небо, казалось, вместе с ней оплакивало несуразную судьбу девчонки, жизнь которой могла бы сложиться совсем по-другому…