Смерть у стеклянной струи - Ирина Потанина

— Они подъезжали на машине и с другой стороны. Фотограф не на службе, — терпеливо пояснил Коля. — Снимал не ради слежки, а случайно… У нас в рядах фотографической промысловой кооперации, конечно, имеются совсем свои люди, но этот — не из них.

— Не в этом дело! — перебил Морской. — Смотри, вот, предположим, тут, — он показал на пустое место, предшествующее началу ряда фотографий, — наряд милиции. Потом этот тип с завода, потом Алик Басюк, потом мы с Ларочкой и с твоим нечетким силуэтом позади. Да?

— Да.

— Не сходится! Мы с Ларой встретили тогда Басюка уже почти у площади. И он кривлялся, читал стихи и цеплялся к прохожим. За несколько минут он в жизни не дошел бы туда от Стеклянной струи. Да и мы с Ларисой не спешили. И что выходит?

— Что? — Ни Коля, ни Ирина еще не понимали, к чему клонит Морской.

— Ты прибыл в булочную существенно позже изюмского куратора. Намного позже. Как такое возможно? Или тебе не сразу сообщили про убийство, а этот тип с завода получил информацию раньше тебя и успел примчаться, или…

— Или он был на месте преступления еще до того, как наши ребята зашли в булочную! — сообразил Горленко. — Да, так и получается… В управление про ЧП доложили мгновенно, и я действительно немедля подключился. По показаниям этого Константина Викторовича он тоже в тот момент был в МГБ, услышал новости, рванул на место, увидел все и побежал звонить. Я думал, что он прибыл минутой раньше меня, и все тогда сходилось. Но если тут, — он ткнул пальцем в промежуток между фото Басюка и снимком Морского с Ларой, — много времени, то Константинов попал на место куда как раньше. И, кстати, он проживает в «Интуристе» и мог подложить Ирине страницу дневника…

— Нет, бросьте! — воскликнула Ирина. — Константин Викторович не может быть причастен к отравлению. Он с первого же дня нашего прилета в СССР с нами. Он заинтересован в сотрудничестве и… ну… он хорошо относился к Ярославу. И ко мне. И уже тем паче к Кларе. Я вам рассказывала. И у него достойные командировочные. Зачем ему нас грабить?

— Надеюсь, незачем, — решительно сказал Горленко. — Но нужно все проверить. Как ни крути — у нас еще один подозреваемый. — Он нервно собрал снимки с подоконника и принялся их тасовать наподобие карточной колоды. — И это, если честно, очень плохо. Глеб влез в это дело и привлек меня исключительно из желания помочь представителю Изюмского завода. А я, как видите, намерен ему мешать… — Автоматически Коля вынул из стопки один снимок и выложил его портретом вверх. Хмурое лицо Константина Викторовича, едва высовывающееся из-под поднятого воротника плаща, смотрелось символично и зловеще.

Горленко в сердцах выругался.

При всех симпатиях к сюрреализму становиться персонажем авангардной трагикомедии Морской не собирался. Но пришлось.

По его ощущениям, он только-только вернулся домой и на ощупь, не включая свет, чтобы не тревожить Галочку, просочился под одеяло. Едва коснувшись головой подушки, он вдруг почувствовал на своем плече чужую и неласковую руку. Она его трясла, и каждое движение сопровождалось гневным шепотом невесть откуда взявшейся во сне Морского тещи:

— Вставай уже! Ты, батенька, заспался! Полчаса как бужу, на работу опоздаю…

Открыв глаза, Морской обнаружил, что комната уже залита утренним светом, а рядом и впрямь стоит пани Ильинична. От удивления он даже не нашелся, как лучше начать возмущенную тираду.

— Ну наконец-то! — Теща тем временем с осуждением покачала головой и, ловко выхватив из рук зятя домашний халат, многозначительно кивнула на прикроватный стул, где были вывешены брюки и рубашка.

— У нас что, гости? — спросил Морской.

— Не то слово! Галина попросила тебя не беспокоить, но у меня на этот счет другое мнение. Здравое! — Она корректно отвернулась к стене, чтобы дать Морскому одеться, но из комнаты все же не вышла.

— Вся эта свистопляска началась с рассветом. — Глядя в стену, начала объяснять пани Ильинична. — Соседка из первого подъезда по дороге на работу решила к нам зайти и рассказать, что ее дети ночью видели тебя в кустах с какой-то кралей. И вы вроде обнимались. И ты просил ее руки — не соседки, конечно, а той крали из кустов, как в старых фильмах, опустившись на одно колено. Потом ты — кстати, замаскированный под женщину, — сел вместе с кралею в Семеново авто и отбыл в неизвестном направлении…

— Да уж, — Морской окончательно пришел в себя и рассмеялся. — У сплетников глаза велики. Соседка что, теперь работает на чердаке? С каких пор наш верхний этаж стал располагаться по дороге из первого подъезда на ее работу? И что, скажите, ее дети делали ночью во дворе?

— Ну так мукá же… — пояснила теща.

Морской вспомнил, что в рамках добрососедских отношений магазин, расположенный на первом этаже, раз в месяц, строго в определенный день для каждого подъезда, по ночам отпускал жильцам дома «из-под полы» мукý — по паре килограмм в одни руки. Семьи с детьми все по такому случаю будят своих чад и предъявляют их, чтоб муки´ досталось больше. Очередь обычно продвигается медленно, продавщица то исчезает в подсобке, то появляется… В этот раз, видимо, было так же, вот дети и искали, чем заняться.

— Ну конспираторы! — ахнул Морской. — Странно, что я их не заметил.

— Так значит, ты там правда был? — с возмущением обернулась Ильинична.

— Да. Но совершенно в другом статусе.

— А Галя, вот, — словно не услышав, принялась накручивать себя теща, — сказала, что дети обознались, и попросила соседку впредь не беспокоить с подобными новостями. Таким холодным тоном отчитала ее, как с лестницы спустила. Обидела, выходит, невинную соседку. А та ведь из лучших побуждений… Еще и с правдой…

— Какая правда, пани Ильинична, вы в своем уме? — обиделся Морской и вышел в коридор. Там было пусто, но из кухни доносился незнакомый голос. — И, кстати, из лучших побуждений дурные слухи не разносят… — сказал Морской вслед обогнавшей его теще.

— Дай досказать! — вдруг остановила она. — С Галиной все… ну, непросто. Перед соседкой-то она держалась молодцом, но на самом деле… ну… расстроилась… Я твою курицу из погреба к бульону принесла, пора уже. Лапы хотела на студень, все как положено… А Галя — с ней такое! И тут еще эта, с позволения сказать, гостья… — Пани Ильинична то ли не хотела называть вещи своими именами, то ли сама не очень понимала, что говорит. Морской не знал, смеяться ему или все же беспокоиться. Теща между тем продолжала: — Сидит, вся импортная, расфуфыренная, будто нарочно. В общем, Владимир, — твердо закончила она, — что хочешь делай, но дочь мою верни! И так, чтобы все у нас в доме снова было хорошо. Без закидонов, ладно? И без таких гостей. И…

— Вы, как всегда, пани Ильинична, — Морской попытался разрядить обстановку иронией, — хотите все и сразу.