Возвращение - Александра Лисина

…Над безжизненными скалами бушевала гроза. Каменные обломки топорщили острые края навстречу беспрестанно сверкающим молниям. Низко провисшее небо едва не рвалось, напарываясь на колючие пики. Посреди пустой площадки, скрытой от посторонних глаз нагромождениями древнего камня, у самых ног выщербленной от времени статуи стоял на коленях сгорбившийся мужчина. Когда-то гордый и надменный, сейчас он бессильно уронил на землю руки, сбросил с плеч промокший плащ и с выражением невыносимой скорби смотрел на каменное лицо той, за которую не сумел отомстить.

— Почему? — беззвучно шевельнулись его губы. — Скажи, почему я не сумел сделать что должно?

Статуя промолчала.

Он на мгновение прикрыл погасшие глаза, спасая их от очередной вспышки, а потом с болью посмотрел снова, не замечая, как тугие струи дождя стекают по его щекам, словно невыплаканные слезы.

— Почему? — прошептал он с отчаянием, выискивая в каменном изваянии хоть какие-то признаки жизни. — Наше Гнездо разрушено. Твоя жизнь была обменяна на жалкое существование этих… Так почему ты позволила им уцелеть? Что ты увидела в них, чего не сумел разглядеть я? Скажи, Мать, что я сделал не так?!

Над молчаливым островом снова грянул оглушительный гром, заставив разбушевавшееся море вжаться в скалистое дно, а затем коленопреклоненного мужчину хлестнуло плетью холодного ветра. Он даже не вздрогнул.

— Ты не слышишь меня, — прошептал он с горечью, опустив голову еще ниже и до боли сжав кулаки. — Ты действительно ушла. И вот расплата… это я погубил наш народ. Но не смог даже отомстить за вас.

Гром грянул снова. На этот раз — с раздражением и неподдельным гневом.

— Прости. — Дракон измученно поник. — Прости меня, мама. Я был плохим сыном и оказался никудышным повелителем.

От третьего удара небес у статуи чуть дрогнули крылья, а с изваянной в черном камне морды на голову мужчины обрушился ледяной водопад. Но это не привело его в чувство, не встряхнуло. Только согнуло еще больше и заставило опустить плечи, на которых уже много веков лежал тяжкий груз вины.

— Что мне делать, мама? — в последней надежде спросил — он, вскинув мокрое от влаги лицо и в отчаянии посмотрев на озарившееся вспышкой лицо Матери. — Подскажи!

Разбушевавшееся море в ответ глухо зароптало. Невнятно, без угрозы, но ему показалось — это голос самих гор, окруживших израненный берег неодолимой стеной. А следом прозвучал новый раскат грома, который долгим эхом прогремел над головой замершего дракона.

— Не в том твоя вина… — вдруг шепнул коснувшийся его щеки легкий ветерок. На грани ощущений. Как отзвук бушевавшей в его душе бури. Слабый, едва ощутимый. Но теплый, как ласковое прикосновение матери, и полный невысказанного прощения, от которого что-то болезненно сжалось внутри. — Не спеши, Тоаркан, сын мой… и не ищи врага там, где его никогда не было…

Дракон порывисто вскочил, с внезапно вспыхнувшей радостью уставившись на ожившую статую. Но озарившая небо вспышка уже угасала, взбунтовавшееся море постепенно успокаивалось. И лишь в последние секунды затихающей зарницы из толщи мрачного камня на мгновение проступило смутно знакомое, невыносимо родное лицо с мягкой улыбкой и раскосыми зелеными глазами. Он ошеломленно замер, но вдруг глухо застонал и как-то разом осунулся, а потом с тихим вздохом вновь опустился на колени, только сейчас понимая, что же именно натворил…

Таррэн вздрогнул и открыл глаза, странным образом переживая отголоски отгремевшей грозы. Затем прислушался к себе и успокоился — если он и заснул, то совсем ненадолго, Белка даже не заметила разницы. Он бережно погладил лежащую на его плече каштановую макушку и тихонько, чтобы не разбудить, коснулся губами ее волос. Гончая, не просыпаясь, что-то буркнула, и Таррэн невольно улыбнулся, чувствуя, как сердце наполняется щемящей нежностью.

Белка… чудесная, неприступная, изменчивая и такая непостоянная Белка… при этом — любящая, внимательная, заботливая. Сколько любви могло подарить ее сильное тело. Сколько радости могла выразить одна ее улыбка. И сколько железной воли пряталось под этой нежной кожей, которая даже сейчас источала аромат древней магии.

Только одно его тревожило. Таррэн осторожно сдвинул с ее плеча простыню, но снова убедился: ему не показалось, и узоры на коже Гончей действительно полыхали алыми сполохами. Когда-то изумрудно-зеленые, теперь они сменили цвет и ярко горели.

Он не знал, что изменилось в Белке за последние дни, но еще в прошлую ночь этого не было и в помине. Он видел ее разной — спокойной и разъяренной, томящейся от неги и даже взбешенной. Но еще никогда за пять веков совместной жизни Таррэн не замечал, чтобы ее руны так неистово горели.

Белка во сне вздохнула и, дернув плечом, заставила эльфа убрать руку. Но потом словно спохватилась и, поерзав, устроилась поудобнее, приткнув нос где-то у него под мышкой. Таррэн не сомневался: даже во сне эта дикая кошка отлично чует запах его кожи, и, если этот запах исчезнет или изменится, Белка мгновенно проснется. Более того, будет готова к бою, потому что всегда знала, где он и что с ним происходит.

Откинувшись на подушку, эльф задумался, рассеянно поглаживая спину супруги. Он не понимал, что происходит и что именно стало причиной ее сегодняшнего срыва. В том, что срыв был, он не сомневался: в другом состоянии Бел не рискнула бы сражаться в полную силу. Но сегодня она пыталась убить дракона. И убила бы, если бы не… что?

На этом месте его мысль забуксовала.

Почему Бел вообще захотела это сделать? Неужели сходство дракона с Таллареном настолько выбило ее из колеи? А если она поняла, что ошиблась, то почему не остановилась? Почему, в конце концов, не оглушила? Ведь могла… могла, и не раз! Потом связали бы его, расспросили, все выяснили… но она и уйти ему не позволила, и убить не посмела, как будто что-то придержало ее за руку.

Плохо то, что Белка почти две недели гуляла по Эоллару, а то и за его пределами. Плохо, что Истаэр знает о чем-то — неспроста же она его в тот день за шкирку взяла. И неспроста потом исчезла вместе с ним. Значит, хотя бы какое-то время они пробыли вместе, и, скорее всего, она уговорила летописца показать настоящие хроники. Но тогда получается, Бел узнала что-то, о чем остальные не имеют никакого понятия.

Таррэн задумчиво потер грудь.

Надо будет с ней поговорить. И желательно до того, как в спальню ринутся обрадованные «шутейным» вызовом перевертыши. А они могут, могут… в своей безудержной радости, да со сна, да с осознанием того, что прощены, они еще и не такое могут. Им сейчас и море по колено. Кстати о море…

Эльф нахмурился, пытаясь поймать ускользающую мысль, но та, зловредно вильнув хвостом, поспешила сбежать. А в памяти снова всплыл один из неоправданно ярких снов, от которых у него каждый раз оставалось необъяснимое ощущение раздвоенности.

«Наверное, драконья кровь дает о себе знать, — решил Таррэн. — Понять бы только, почему я вижу себя именно на его месте. Жаль, что лица не видно, но мне порой кажется, что это я там стою и сжигаю за собой мосты. Что это? Память рода? Голос крови? Мои собственные выдумки? Но тогда почему все настолько реально, что я поутру могу ощутить вкус морской пены на губах?»