Пожарная застава квартала Одэнматё - Дмитрий Богуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это только последний год, — усмехнулся секретарь. — Успехов вам во всех начинаниях.
— А где ж у вас все это помещается? — как можно тупее, словно пьяный гость, не желающий уходить, спросил я.
А с секретаря словно маска спала, и он взглянул на меня с открытой усмешкой:
— Тут это первичное барахло вообще не хранят. Только наши чистовые списки. Все старые описи давно плесенью покрылись и их как раз во рву дожигают по приказу начальства ради очищения воздуха для общего здоровья.
Не помню, попрощался ли я с ним, когда помчался прочь.
Кажется, нет.
***
Костер во рву уже догорал.
Голоногий слуга-пехотинец, сидя на корточках, сверкая потом на голых бедрах, шерудил в жаровне кочергой.
На моих глазах последняя пачка бумаг полетела в огонь.
Кажется, с подавленным воплем, а может, и крича во все горло, я скатился по зеленому от свежих трав крутому склону рва, пробежал между выскочившими мне навстречу какими-то людьми и запустил руки по локоть в жаровню, хорошо, что одежда не для церемоний.
Я выбросил пачку из глубокого горячего пепла на траву и затоптал ее.
Услышав, как за спиной тихо лязгнул металл цубы меча по рту карпа — отделанному металлом устью ножен, я развернулся, смещаясь в сторону от возможного удара мечом по спине. Быстро огляделся.
Кроме слуги с кочергой тут еще трое: пехотинец с копьем, тоже слуга и еще двое рангом повыше, из Молодежи.
— Это еще что такое?! — выкрикнул один из них, помладше, порезвее, с пальцами на рукояти длинного меча. — Как вы смеете?!
Второй, постарше, выше и спокойнее, медленно положил руку младшему на плечо и негромко произнес:
— Погоди, дорогой. Дай мне возможность поговорить с ним. Я думаю, все разъяснится.
Младший в ответ только оскалился, так, словно изо всех сил удерживал меч в ножнах, ощущение мне знакомое, но пересилил себя, молодец, вышел из стойки и отступил.
Я, готовый вытолкнуть меч из ножен, убрал большой палец с цубы своего меча и тоже встал обычно. Но рядом с тлеющей пачкой документов. Я пришел сюда за ней. Это моя последняя надежда, и никому меня отсюда не сдвинуть.
Старший осторожно приблизился и произнес:
— Я понимаю, что вами движет. — Он на мгновение обернулся на младшего, внимательно рассматривающего крыши замка Какэгава надо рвом. — Я очень вас понимаю, но, увы, поздно. В этих бумагах нет ничего важного, ничего, что могло бы вам помочь, поверьте. Если желаете, убедитесь сами.
Я желал убедиться. Голыми руками я разодрал свернувшуюся от жара ткань упаковки, вытащил пачку листов, жадно впился глазами в столбики слогов.
Не то. Не о том. Даже год не совпадает. Ничего похожего ни на одной из страниц. Выронив листы, я подошел не чуя ног к жаровне. Она была полна жаркого пепла, который, когда остынет, ссыпали в ведра и выносили на поля крестьяне. Бумаги жгли тут не один день, и я опоздал уже давным-давно.
Я не мог нырнуть на дно этой раскаленной жаровни как сказочный герой и вернуть то, чего там уже не было. Опоздал.
Руки опустились. Я побрел прочь, видя только узкую тропу в траве на дне сухого рва.
Прежде чем взобраться вверх по склону, я обернулся. Старший из них как раз бросал собранные младшим листы в жаровню.
Взметнулось пламя.
Я отвернулся.
***
Господин старший садовник принял меня тотчас же, как я вернулся в сад.
— Болтают, ты весь замок обошел в поисках поддержки? Нашел?
— Простите меня, господин. Не нашел.
— Да. Предопределенность. Никак не вырваться из нее. Что ни делай, а результат один.
— Господин мой… Разве мы не можем сделать хоть что-то?
— Давно ты был так дерзок, Исава, я уж и не чаял видеть тебя таким вновь, — почти одобрительно отозвался господин старший садовник. — Что мы могли бы сделать, по твоему мнению?
— Мы могли бы кого-то убить. Не Накадзима…
— А. Да. Мы же воины. Воины убивают. Ну вот мы и делаем, что умеем, не так ли? Похоже, тут-то и есть наше несчастье, Исава. Мы воины. Ну, вот, положим, мы начнем делать, что умеем, ты же видел сам, чем это кончается? Убитые люди и сожженные города. Этот человек, который приходил к нам, Юи Сосэцу, ты помнишь же его? Он предлагал нам это. И мы отказались. Мы уже ученые, мы это уже пробовали.
Но Юи получил то, что хотел, только не от нас. А от них. Мы ничего не получили. А больше потеряли.
Да, наверное, следовало прилагать больше усилий. Стоило бы учиться стихосложению, различению ароматов, разбираться в тканях и вообще больше походить на женщин, тогда бы у нас было будущее.
Но мы не такие, и мы отступаем. Мы потеряем место на пороховых мануфактурах, теперь его займет другой человек. Их человек. А мы можем только сохранить достоинство. Единственное, что у нас остается. Последнее, за что нас уважают. Нам всем потребуется много усилий, чтобы с достоинством уйти.
Это то, что мы можем сделать для Накадзима. Он не всегда был нам другом. Но он наш соратник, мы должны помнить об этом.
И я надеюсь, что однажды именно ты, Исава, будешь рядом со мной в такой же важный момент.
Я в молчании склонил голову. Мне было стыдно. Я действительно метался по замку, как напуганный мальчишка. И чего я добился? Все решили, что я пытаюсь уклониться от своих обязанностей? Как стыдно...
Затем старший садовник милосердно прервал мое униженное молчание, попросив меня показать лезвие моего единственного меча.
Господин старший садовник раскритиковал меч, совершенно справедливо раскритиковал — действительно, совершенно безымянный, лезвие без дол, линия закалки неубедительна. Простое лезвие для простого человека.
Он забрал его у меня и отдал мне свой Хання-Син-Кё — меч Огненной Сутры. Я видел это сокровенное сокровище ранее, очень давно. Слышал я, что меч его был шедевром непревзойденной кузнечной семьи Мицутада — и мне стало очень не по себе.
Он рисковал, мой хозяин, господин старший садовник, поборник старины и древнего благородства.
Он рисковал никогда не получить свой меч обратно — может пройти доказательством вины по моему делу и навсегда сгинуть в канцелярии Ставки. Или всегда есть возможность грубой ошибки, неладной неудачи кайсяку — и меч будет опорочен. Но старший садовник был решителен и фактически приказывал, прямо-таки беря ответственность на себя.
—