Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов

пособников. Александр Фадеев, которому Сталин предложил ознакомиться с протоколами допросов, был поражён количеством содержащихся в них фамилий – по его подсчётам Кольцов оговорил семьдесят человек. На самом деле их было более восьмидесяти, советских граждан и иностранцев, – в этом можно убедиться, прочитав книгу Фрадкина. В книге высказано предположение, что Кольцов дал показания под пытками, однако такое количество имён невозможно этим объяснить. Поэтому у Фрадкина возникла следующая версия:

«Он старается побольше оговорить знакомых ему людей и прежде всего самого себя. Видимо, он надеялся таким образом "переиграть" следствие, давая совершенно абсурдные и легко опровергаемые, на его взгляд, сведения. Он до конца надеялся, что на предстоящем процессе сможет убедительно доказать свою невиновность. В этом состояло его трагическое заблуждение».

На мой взгляд, единственное объяснение этим оговорам состоит в том, что Кольцов надеялся затянуть следствие по своему делу. Проверка показаний почти на сотню человек, очные ставки и другие процессуальные действия – всё это могло бы продолжаться много месяцев. А там либо вождь помрёт, либо ещё что-нибудь изменится. В какой-то степени избранный Кольцовым метод был вполне логичен – после назначения Берии на должность руководителя НКВД с некоторых людей, арестованных при прежнем руководстве, были сняты все обвинения. Однако расчёт на затягивание следствия не оправдался – это вам не нынешние времена, когда следствие продолжается годами.

Признания Кольцова стали основным поводом для обвинения многих людей в антисоветской деятельности – в частности, Бабеля и Мейерхольда. С нравственной точки зрения все эти многочисленные оговоры невозможно оправдать. Понятно, что любой человек, оказавшись в подобных обстоятельствах, будет искать способы облегчить собственную участь, однако нельзя спасать себя, ставя под удар или даже обрекая на смерть несколько десятков ни в чём не повинных, добропорядочных людей. Ну а надежда на то, что в судебном заседании все свои показания, данные на следствии, можно будет опровергнуть – это не более чем самообман, в чём не раз убеждались обвиняемые на «сталинских» процессах. Не могу поверить и в то, что список из восьмидесяти фамилий был предложен Кольцову следователями – это был бы уже явный перебор. Хотя не исключено, что кое-кто из следователей перестарался, желая обеспечить себе успешную карьеру. Такие же обличительные показания удалось получить и от Всеволода Мейерхольда. Однако Кольцов общался со многими людьми, занимавшими очень важные посты, и в этом смысле мог стать кладезем компрометирующей информации.

И всё же непонятно, зачем выбивать из подследственного показания, если суд всё равно неправедный, а показания проще было бы подделать? По логике палачей, можно было сразу расстрелять, а уж потом оформить всё как следует. Скорее всего, соблюдать видимость законности их заставляла трагическая судьба Ягоды и его подручных.

Однако пора бы заняться выяснением причин, по которым так резко прервалась карьера самого популярного журналиста Советского Союза. Вот мнение Виктора Фрадкина:

«Читая «признания» Кольцова, можно сделать вывод, какие же именно факты из многогранной деятельности Кольцова стали причиной его ареста, а точнее, за что Сталин казнил Кольцова. Перечислим "претензии" к Кольцову. Первая – публикация в журнале "Огонек" литературных и фотографических материалов о Троцком и других деятелях правительства и компартии, позднее ставших "врагами народа". Вторая – публикация в "Правде" острых, критических фельетонов и очерков, разоблачавших всевозможные безобразные явления советского быта. Третья – провал, с точки зрения Сталина, парижского Международного конгресса писателей в 1935 году. Четвертая – визит в СССР французского писателя Андре Жида и, как результат этого визита, – книга впечатлений о его поездке. Пятая – поражение сторонников республики в Испании, где Кольцов играл видную роль в республиканском руководстве».

Здесь всё смешалось в одну кучу – досадные промахи, малосущественные обстоятельства, и даже события, предотвратить которые Кольцов просто был не в состоянии – к последним относятся и поражение республиканцев в Испании, и публикация книги Андре Жида. Впрочем, у Ежова и Берии было другое мнение по поводу этой книги, о чём они и сообщили Сталину незадолго до ареста Кольцова:

«В агентурном сообщении от 20 марта 1938 года по этому вопросу сообщается: "Во время пребывания в СССР А. Жида к нему был прикреплен М. Кольцов, который вместе со своей женой М. Остен ездил с А. Жидом почти по всему Союзу. Наблюдая за А. Жидом во время нахождения его в СССР, я видел, с каким восхищением и восторгом А. Жид отзывался о СССР. И вдруг по возвращении во Францию Жид пишет ряд книг в антисоветском духе. Не обработали ли тогда М. Остен и Кольцов А. Жида в таком духе, что он, приехав во Францию, написал антисоветскую книгу "Возвращение из СССР"?»

Иную версию ареста изложил историк Вадим Роговин: «По-видимому, арест Кольцова, действовавшего в Испании в качестве сталинского эмиссара, объяснялся тем, что он слишком много знал о преступлениях, чинимых там сталинской агентурой».

Помимо освещения событий на фронтах, Кольцов был занят идеологическим обоснованием борьбы с троцкистским влиянием в Испании, в частности, с Рабочей партией марксистского единства (ПОУМ), в рядах которой сражался и писатель Джордж Оруэлл, один из героев этой книги. Однако вряд ли Кольцов был посвящён в тайные дела советской агентуры, направленные на уничтожение ПОУМ. Ему хватало собственных забот – он занят был сочинением обличительных статей для газеты «Правда»:

«Куда бы ни протянулась гнусная рука Троцкого, она сеет ложь, предательства и убийства… Всё тёмное, зловещее, преступное, все подонки, вся мразь людская слетается на его зов для гнусных разбойничьих дел».

Тем не менее, решающее обвинение против Кольцова связано именно с событиями в Испании. В докладной записке Сталину руководитель интербригад Андре Марти писал:

«Мне уже приходилось и раньше, товарищ Сталин, обращать Ваше внимание на те сферы деятельности Кольцова, которые вовсе не являются прерогативой корреспондента, но самолично узурпированы им. Его вмешательство в военные дела, его спекуляция своим положением как представителя Москвы безусловно наносят вред общему делу и сами по себе достойны осуждения. Но в данный момент я хотел бы обратить Ваше внимание на более серьезные обстоятельства, которые, надеюсь, и Вы, товарищ Сталин, расцените как граничащие с преступлением:

1. Кольцов вместе со своим неизменным спутником Мальро (который не является коммунистом) вошел в контакт с местной троцкистской организацией ПОУМ. По поступившим сведениям, происходили беседы с руководителями ПОУМ. Если учесть давние симпатии Кольцова к Троцкому, эти контакты не носят случайный характер.

2. Так называемая "гражданская жена" Кольцова Мария Остен (Грессгенер) замечена в компрометирующих связях с деятелями правого толка. И у меня лично нет никаких сомнений, что она является засекреченным агентом германской разведки. Убежден, что многие провалы в военном противоборстве – следствие ее шпионской деятельности…»

Не исключено, что