Русский медведь. Цесаревич - Михаил Ланцов

– Будем надеяться, – улыбнулась Софья. – Он с этими отроками только как скоморох по палкам скачет или еще чем занимается?

– Всех ежедневно загоняет в учебные классы, где чтению, письму и счету учит.

– Всех?!

– Да. Наталья Кирилловна даже возмущалась поначалу, но потом махнула рукой. В конце концов Петру и самому не мешало бы грамоту подучить.

– А вот это уже очень странно… и, я бы сказала, опасно, – почесав мочку уха, произнесла царевна. – Интерес братца к наукам нам совсем не нужен. Поди сам-то не только чтением да письмом занимается?

– Да куда там, – махнул рукой Голицын. – Полдня проводит с отроками, а остальное время еще большими глупостями занимается. Тяга у него, видите ли, к плотницкому делу и прочему возникла. С простыми мужиками топором машет, а потом по всяким сараям что-то мастерит. Я поговорил с Натальей Кирилловной, так она сокрушалась, так сокрушалась…

– То есть ей это все не по душе?

– Жаловалась она, плакалась. Говорила, что братец твой совсем от рук отбился. Грезит военными походами, мечтает Царьград из рук мусульман взять, а то и Иерусалим. Оттого все какие-то задумки да выдумки сооружает. С простыми мужиками возится. И ничего поперек не скажи.

– Неужели она совладать с сыном не может?

– Буйный он какой-то стал совершенно и кипучий, по ее словам. Ни минуты покоя не знает. Утром встает ни свет ни заря. Сразу «водные процедуры» вместе с потешными своими проводит или с мужичьем. И дальше – весь день на ногах. Никакого подобающего достоинства и основательности. Кипит, бурлит, покоя не зная и не признавая, и никому рядом его не давая, почитая его за леность и праздность и называя не иначе как грехом.

– Очень интересно… А что патриарх? Мне доносили, месяца полтора назад, что ходил он к брату, беседовал о чем-то и вышел очень задумчивый.

– Про то он мне не сказывал. Но о Петре отзывается спокойно. Ездил к нему в Преображенское две недели назад. Службу в местном храме служил по просьбе братца вашего.

– По просьбе?

– Сказывают, что он в отличие от прошлых лет стал много больше святых отцов почитать.

– Иоаким подтвердил про Царьград и Иерусалим?

– Он ответил уклончиво, что, дескать, разговоров о том между ними не было. Да и рано им быть – мал Петр еще.

Софья тяжело вздохнула и снова начала вышагивать. Василий же молча наблюдал, ожидая ее реакции.

– Нам нужно иметь своего человека среди этих потешных, чтобы знать, к чему же на самом деле он их готовит, а главное – какие разговоры ведет промеж них.

– Но он ограничился полусотней, – пожал плечами фаворит царевны.

– Царство не обеднеет, если мы милостью нашей поможем братцу ратное дело осваивать и возьмем его расходы на казну. Благо что они невеликие, если судить по твоим речам. Заодно и человечка нашего приставим, смотреть за делами в Преображенском. Через него и деньги отпускать. Но подробные донесения о тратах и делах на стол мне должны ложиться регулярно.

– А что с мастеровыми делать? Плотниками да прочими?

– Ничего. Он вряд ли их в свои задумки посвящает. Наемные ведь люди. Поэтому постарайся подобрать человек тридцать-сорок среди отроков, которые согласятся докладывать нам. Да гляди, чтобы подходили они под требования, что Петька предъявлял при первом отборе. Сколько тебе на это да на прочую подготовку дней нужно?

– Пару седмиц. Может, и скорее, но вряд ли.

– Вот и хорошо. Как будешь готов – скажи, я Наталье Кирилловне письмо отпишу. Человечек, что за деньги отвечать станет при Петре, с письмом поедет, да там и останется. А отроки, как братец новый набор начнет, пойдут.

– А не заподозрит? Мало ли, расспрашивать начнет, откуда да что?

– Василий, милый, ты ли это мне говоришь? – всплеснула руками Софья. – Ему десять лет! Я до сих пор не верю, что это он сам учудил со странными причудами для укрепления тела. Мнится мне, что из Кукуя, что рядом совсем, к нему какой советчик прибился. Мало ли среди них всяких чудных да дивных.

– Пожалуй, – кивнул Голицын. – А как быть, ежели Петр возжелает оружие закупать?

– Так выделим ему из наших запасов старые пищали али изношенные мушкеты иноземные.

– Велики они для отроков будут. Не согласится Петр на них, ибо не приставить их к делу. Но рядом с Преображенским, как ты, душа моя, верно заметила, Кукуй стоит. А значит, и купцы заморские да связи. А ну как он через них что купить надумает? Ведь во Франции да Голландии, поговаривают, оружие будет лучше нашего. Да и под заказ можно сделать. Как раз для отроков. Я слышал, что и такое тоже делают.

– У него невелика армия, – чуть подумав, сказала Софья, – казна от того не опустеет.

– Кстати, по поводу армии. Сколько ты хочешь взять на содержание потешных?

– Нам нужно, чтобы вновь прибывших было больше, чем уже набранных. Иначе наши люди окажутся на виду. У него сейчас полсотни. Вот два раза по столько и возьмем. Полторы сотни отроков, я полагаю, даже при хорошем оружии нам никакой угрозы не представят. Или не устоим?

– Устоим, конечно. Любым полком их раздавим. Да что полком – ротой единой.

– Хорошо, тогда так и поступим. И еще будь очень осторожен с патриархом.

– Думаешь, он что-то задумал?

– Не знаю. Может, глупости все это, но мнится мне: его поведение имеет какой-то умысел.

17 ноября 1682 года. Преображенское

Петр стоял в свеженьком сарае, поставленном едва ли пару месяцев назад, и любовался на работу ткацкого станка. Нет, конечно, ничего особенно удивительного в нем не было. Да, по правде сказать, даже напротив – убогая копия механического ткацкого станка Роберте[6], вся прелесть которой заключалась только в одном – никакого аналога ей пока еще не было. Вообще. К огромному удовольствию юного царя, в текущей обстановке даже в Англии и то не знали даже станка с челноком-самолетом[7], а уж о механизированных станках так и речи не шло даже в проекте, тем более таких, что позволили бы ткать что-то сложнее примитивного полотна. А у Петра получилось. Безусловно, он изначально знал устройство и принципы, но ведь это не исключает немалых сложностей в реализации проекта местными силами. Ведь кроме нескольких пусть и толковых, но практически необразованных плотников, у него ничего не было под рукой.