Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

Пока. Но, так или иначе, радость, печаль, злобу, любовь и другие чувства йоки каким-то образом подавляли в себе. Второе нарушение правил — Лис не подавлял. Никогда!

Олга ненавидела Лиса.

И боялась. И поэтому еще больше ненавидела.

С тех пор, как она впервые сама вышла из дома на крыльцо погреться под тогда еще горячим весенним солнцем, и увидела Лиса, свежующего во дворе тушу дикого барана, она поняла, что легкая жизнь, наполненная любовью, радостью и счастьем в кругу семьи, ликующей по поводу чудесного воскрешения, ей даже сниться не будет. Ей вообще ничего не будет сниться, поскольку существо перед ней рано или поздно, не моргнув глазов, разделает и ее, как это несчастное животное, распятое меж двух рогатин. Точно так же, голыми руками и острыми когтями вместо ногтей.

А еще она поняла, что сбежать от Лиса — задача невыполнимая.

Во-первых, их жилище окружали горы, по ним не вились тропы и не пахло костром на многие версты вокруг. Сплошь крутые склоны, обрывы и глубокие расщелины. Она угодила в одну из них, сломав два ребра. Срастить их сумела, но выбраться из каменного мешка не смогла — на восстановление ушли все силы. Олга пролежала на дне расщелины три дня, пока не потеряла сознание от голода. Лис, конечно, нашел ее, выходил, а после высек кнутом до полуобморочного состояния.

Во-вторых, Лис просто не позволит своей игрушке сбежать.

Олга ненавидела Лиса.

И, что немаловажно, ему это нравилось. Нравилось смотреть, как она изводится в бессилии, как сходит с ума от слепящей ярости, как выматывают ее сдерживаемые приступы бешенства, не находящие выхода, пожирающие изнутри. Он открыто смеялся над нею, показывая безупречно белые клыки, называл слабачкой, безмозглой дурой, глупой девкой и, возводя очи горе, произносил патетические речи тоном наставника Велеслава, преподававшего богословие и философию. Все они имели один и тот же зачин: “о, неразумное дитя, когда же осознаешь ты своим слабым умом, что главное — побороть в себе ярость”, были необычайно коротки и изобиловали такими красочными эпитетами и ругательствами, каких наставник Велеслав не слышал даже в доках столичного порта. Однажды Олга сделала по этому поводу замечание, что, дескать, жаль, такой талант лицедея пропадает зря. Два передних зуба пришлось выращивать месяц.

Олга приоткрыла разбитые губы и жадно стала пить текущие по лицу холодные струи. Равномерно свинцовое небо не давало возможности точно определить время, поэтому надо было торопиться. Олга расслабилась, чутко прислушиваясь к своему телу. Точнее к тому, что обитало в нем, и позвала его. Дух ответил пульсирующим жаром в солнечном сплетении, который разлился по всему телу.

Восстанавливаться она научилась слишком быстро, чему Лис удивился, но виду не подал. Олга не знала имени духа, но он был теплым, ласковым и беспомощным, как месячный щенок. Это было единственное живое существо, которое, по крайней мере, не причиняло ей боль. Теперь, когда они стали единым целым, Олга могла пользоваться его силой, а знания анатомии позволяли точнее определить, куда направить энергию.

Лис как-то сказал:

— Не зная имени духа, ты не узнаешь его возможностей, поскольку он не станет общаться с тобой. Не услышит, как бы ты его ни звала.

Олга тогда спросила, почему же мудрый Учитель не откроет ей тайну.

— Потому что ты слишком немощна, чтобы будить спящего в тебе зверя. Он разорвет твое пустое брюхо и вывернет тебя наизнанку, как засаленную наволочку. За тем и нужны уроки. Для духа ты должна быть крепче камня, с которым я познакомлю твое милое личико, если еще хоть раз оступишься.

А после он добавил:

— Когда ты сможешь нанести мне хоть один ответный удар, я подарю тебе имя духа, которое станет твоим собственным. А до тех пор ты будешь никем, грязью под моими ногами, безмолвной и безропотной скотиной. Так что, шевели копытами!

Плохое воспоминание. Хотя, какие события, связанные с Лисом, были хорошими? Правильно, никакие! За исключением последнего, совсем свежего, еще не потерявшего сладкий привкус мести. Сегодня Олга добралась-таки до Лиса, причем благодаря лишь своей хитрости и смекалке. Это случилось за час до окончания урока. Тучи заволокли небо, только собираясь обрушить на землю очередной потоп. Учитель давал для запоминания простенькую связку. После разминок и проб, тычков и оскорблений он позволил ей сделать небольшой перерыв, чтобы смыть грязь и залечить мелкие ссадины.

Олга давно привыкла ощущать Лиса, как нечто бесполое, к тому же имеющее нечеловеческую сущность. Поэтому побороть стеснение, обнажаясь перед нелюдем, не составляло особого труда. Олга даже не подозревала в Лисе мужчину, пока случайно не заметила, как смотрит он на ее нагое тело. Это открытие вызвало сначала непонимание (почему он так смотрит?), затем удивление (он — тоже мужчина?), а после, до конца осознанное, оно переросло в ужас. Олга внезапно поняла, что вот уже полгода, как живет под одной крышей, в одной тесной клетушке с молодым мужчиной, имеющим явную и постоянную потребность к насилию, и, вместе с тем, йоком, которые, по весьма достоверным слухам, очень ненасытны в отношении женщин. Вот уже шесть месяцев Лис ни с кем не грешил. Выводы не обнадеживали. Олга запаниковала. Впервые за полгода ей стало по-настоящему страшно. До тошноты и дрожи в коленях.

Учитель окликнул, и на ватных ногах Олга пошла к барьеру. Перед глазами мелькали желтые точки, язык присох к гортани. Первый же удар она пропустила и оказалась на земле. Сверху понеслось:

— Ты что, заболела?! Что это за выкрутасы?! А ну-ка поднимай свой зад, корова! Жмешься, как шлюшка в подворотне, — премерзкий смешок. Зря он это сделал. У Олги все внутри похолодело. Ненависть и злоба моментально исчезли, угаснув, подобно углям, на которые плеснули ведро воды. Мгновение боли в сжатой страхом груди, и отрезвляющая холодная ярость на грани бесчувственности, как будто Олга окунула горящую голову в полынью. Она поднялась.

Как-то раз, будучи в Надаре с отцом, Олга видела женщин, зарабатывающих продажей своего тела. Они стайками порхали от одного кабака к другому, зазывая моряков недвусмысленными взглядами и движениями, обещающими сладострастие и порок. Особенно запомнились глаза, липкие и сахарные, как слюнявые леденцы.

— Простите, Учитель, — она покорно склонила голову, добиваясь наибольшей правдоподобности движения. А потом томно посмотрела нелюдю в глаза, пытаясь сделать леденцы как можно более сахарными и липкими. Судя по отклику, действо возымело успех. Лис на долю секунды впал в ступор. Олге захотелось засмеяться ему в лицо. Вместо этого она ударила. Но Лис не был бы Лисом, если бы не реагировал моментально. Он