Чужой портрет - Мария Зайцева

только, что берет он очень ограниченное количество студентов и то не каждый год. Обычно человек десять принимает и ведет три-четыре года, постепенно выявляя, выглаживая их талант, а затем пристраивая в выгодные для художников сферы.

И сам он, давно уже заслуженный и номинированный на все, что только можно, занимается обучением своих студентов так, как никто из его круга.

Попасть к Холодову пытаются многие, но берет он только по своим каким-то критериям, и ни деньги, ни волосатые лапы тут не помогают…

Даже я, сидя в своем маленьком городе, про него кое-что слышала.

А уж после того, как он сам подошел ко мне на улице, до этого, оказывается, довольно долго пронаблюдав за моей работой, поговорил, пригласил к себе…

Я в тот день вернулась домой и сразу же полезла в интернет, выяснять, верно ли я все поняла.

Оказалось, верно.

Оказалось, это мой шанс.

И я бы поехала.

Прямо в тот же день бы поехала, вот честно, такие шансы упускают только дураки!

Но у мамы случился инсульт… И все мои шансы тут же потеряли всякую актуальность…

Полгода я отчаянно пыталась спасти единственного моего родного человека, искала возможности, средства, силы для этого. Была, словно лошадь в шорах — видела только то, что впереди. И ни шагу в сторону.

К сожалению, мои усилия прошли впустую. Мама умерла, и мир сразу потерял цвет.

Я за эти месяцы ни разу не прикоснулась к краскам, не пролистала свой альбом для этюдов, выбирая наиболее удачный… И не оглянулась вокруг, как постоянно делала раньше, по привычке выискивая интересный ракурс… Я словно тоже в могиле оказалась, вместе с мамой.

Жила, автоматически ходя на работу, совершенно не связанную с творчеством, хотя меня обратно звали во Дворец молодежи, вести кружок живописи. Но я почему-то не могла. Даже смотреть не могла в эту сторону.

Ела что-то, даже не помня, что именно. Платила за съемную комнату, потому что дом, наш с мамой дом, успела продать, чтоб оплатить мамино лечение, а все деньги ушли сначала на похороны, а маленький остаток — как-то так рассосался, что я и не заметила, куда именно.

И, наверно, я бы до сих пор жила, верней, сущестовала в этом сером бескрасочном мире, если бы не мама.

Она пришла ко мне во сне, открыла дверь в мою пыльную, захламленную комнату, и я увидела, что за ее спиной встает солнце. И зеленые деревья шумят, даря теплый, свежий ветер.

Мама строго посмотрела на меня, бессмысленно сидящую на кровати, и скомандовала:

— А ну, подъем!

Она меня так всегда в школу будила, распахивая шторы и открывая окно, чтоб впустить новый день в мою жизнь.

Я автоматически встала, а она подошла и строго сказала:

— Не кисни. Слышишь? У меня все хорошо. А ты спряталась и не пускаешь никого к себе. Еле прорвалась.

— Ты умерла, — ответила я, борясь с желанием дотронуться. Ощутить опять ласковое прикосновение, почувствовать, что нужна кому-то. Что она со мной.

— Я с тобой, дурочка, — мама подняла руку, словно тоже коснуться хотела, но затем опустила ладонь. И добавила убедительно, — я с тобой. Хватит тут сидеть. Ты здесь умрешь.

— И мы увидимся…

— Нет. Потому что ты будешь в другом месте. Не со мной. И вообще… Что за глупость? У тебя впереди долгая жизнь. И ты очень нужна.

— Я никому не нужна, кроме тебя, мама.

— Ты очень нужна! И даже не одному человеку, а нескольким. Они без тебя пропадут. Поняла?

Я только кивнуть смогла, думая, кому же это я нужна? Кому? У нас с мамой никого не осталось из родных. Кроме Ланки. Но у нее все хорошо, она замужем, наверно, дети…

— Милая… — голос мамы смягчился, а ветер за ее спиной играл с приоткрытой дверью, — тебе надо идти. Понимаешь? Надо.

— А ты? — вырвалось у меня так жалко, по-детски, что самой даже стыдно стало.

— А я буду с тобой.

Мама потянулась ко мне, как обычно это делала, когда хотела поцеловать, и солнце за ее спиной залило комнату ярким светом так, что даже жарко стало.

Проснулась я вся мокрая от пота, села на кровати и ошалело уставилась на закрытую дверь, будто вот-вот она откроется, и войдет мама. И вытащит меня из этого склепа.

Потому что это не она оказалась в могиле. А я.

Но минуты шли, дверь не открывалась, а я приходила в себя. Просыпалась, наконец, как мама и хотела.

Утром я собралась, купила на последние деньги билет в этот город, и не только потому, что именно здесь была студия Холодова Матвея Игоревича, заслуженного и титулованного… Но и потому, что здесь где-то жила единственная родная душа, оставшаяся у меня. Ланка.

И ей вполне возможно, нужна моя помощь. Мама так сказала.

И мама оказалась права.

Я смотрю на худенькую девушку, стильно, очень круто одетую, с разноцветными прядями в короткой ассиметричной стрижке, понимаю, что на контрасте с ней кажусь не просто деревенщиной, а вообще неотесанной дубиной.

Смотрю и упрямо сжимаю губы.

Не уйду, пока не получу внятного ответа!

И секретарша , наверно, по моему взгялду понимает, что просто так от меня избавиться не получится. Палатку тут разобью и буду жить. Холодова ждать.

Она вздыхает, берет трубку:

— Ладно…

Я улыбаюсь едва заметно, отворачиваюсь.

Мама была права. Мне просто надо было выползти из той могилы… И в этот момент мне жаль только одного: что она так и не коснулась меня в том вещем сне.

________________________________________

Мамочка, погладь меня, как детстве

По макушке, по вихрам пройдись

Ласковой ладонью, так, чтоб жизнь

Показалась легкою и чистой

Чтобы солнце окна заливало

Ярким светом все вокруг слепя

Чтобы я увидела тебя

И хоть на мгновенье легче стало…

М. Зайцева

6.09.2023

Глава 6

— Мария Верницкая? Из Карийска? — голос Матвея Игоревича звучит озадаченно, и сердце ухает вниз… Не помнит. Не помнит меня! — Ну как же! Конечно, помню! — Уф-ф-ф… — Потрясающей нежности акварель, да… И что же, она приехала?

— Да, — секретарша смотрит на меня