Загадка неоконченной рукописи - Барбара Делински

По пяти каменным ступеням она поднялась к входу. Меньше всего хотелось ей приходить сегодня сюда, чтобы увидеть свою мать.

– Привет, Энн, – поздоровалась она с сиделкой на третьем этаже. – Как она?

Спокойное, по-матерински заботливое выражение лица Энн Холмс свидетельствовало о том, что она давно привыкла иметь дело с пациентами с серьезными повреждениями мозга. Кэролайн Эллис находилась в ее ведении уже три года. Энн неопределенно махнула рукой.

– Не самый удачный день. У нее была пара судорог сегодня утром. Доктор Джинсджи должен был вам сообщить.

– Да, но он сказал, что валиум помог. – Также он сказал, что обеспокоен увеличивающейся частотой приступов, но Кэйси старалась сохранять надежду. Она решила верить – участившиеся приступы свидетельствуют о том, что Кэролайн начинает приходить в себя.

– Все уже прошло, – сказала сиделка. – Она спит.

– Я тихонько, – прошептала Кэйси.

Пройдя через холл к палате матери, она неслышно скользнула внутрь. Комната тускло освещалась только проникавшим с улицы светом фонарей, но Кэйси могла бы ориентироваться тут и в полной темноте. Палата была небольшой, и, не считая медицинского оборудования, в ней помещались только кровать, пара легких стульев и туалетный столик. Так как стулья и столик Кэйси привезла и расставила сама, она прекрасно знала, что где находится. Все три года, прошедшие с момента аварии, она посещала мать несколько раз в неделю и изучила уже каждый дюйм пространства палаты.

В полумраке она подошла к кровати, легонько коснулась губами лба матери, затем опустилась на краешек кровати, аккуратно взяла руку Кэролайн, разжала безвольные пальцы и прижала их к своей шее. Глаза Кэролайн оставались закрытыми. Хотя она этого и не сознавала, ее тело продолжало подчиняться ритмам сна и бодрствования.

«Привет, мам. Уже поздно. Я знала, что ты спишь, но мне обязательно нужно было зайти к тебе».

«Неудачный день?» – спросила Кэролайн.

«Не то чтобы неудачный. Скорее странный. Конни завещал мне дом».

«Он… что?»

«Завещал мне дом».

«Дом в Бикон-Хилл?»

Вопрос пробудил воспоминания. Кэйси неожиданно почувствовала себя вновь шестнадцатилетней, только что вернувшейся домой из города. «Бикон-Хилл?» – эхом откликнулась Кэролайн, когда Кэйси в приступе бунтарства бросила ей в лицо это слово. Бикон-Хилл мог означать множество разных вещей, но в их доме вызывал только одну ассоциацию: Конни Ангер. «Ты встречалась с ним?» Кэйси отрицала это, но мать все равно оказалась уязвлена. «Мы ему не нужны, и мы прекрасно обходимся без него».

Тогда были боль и раздражение. Реакция Кэролайн, которую воображала себе Кэйси сейчас, больше напоминала замешательство.

«Почему он оставил дом тебе?»

«Может, он просто не знал, что с ним делать?»

Кэролайн ответила не сразу. Кэйси знала, что мать обдумывает, что лучше предпринять в сложившейся ситуации. Наконец она тактично спросила:

«И что ты думаешь по этому поводу?»

«Пока ничего. Я узнала об этом только сегодня днем».

Кэйси не стала упоминать о заупокойной службе. Она не была уверена, что Кэролайн поймет, зачем она пошла туда, и не хотела, чтобы мать решила, что Кэйси ждала чего-то от Конни.

Желая сменить тему, Кэйси открыла рот, чтобы рассказать Кэролайн про проблемы в конторе, но, подумав получше, остановилась. Проблемы приходят и уходят. Ей не хотелось загружать ими Кэролайн. Пусть лучше ее силы идут на выздоровление.

Поэтому она просто молча посидела еще немного, поглаживая пальцы Кэролайн и время от времени прижимая их к своей шее. Увидев, что та спит спокойно, Кэйси аккуратно no-пожила руку под простыню и поцеловала мать в щеку.

«Этот дом ничего не значит. Для меня только ты имеешь значение. Ты – вся моя семья. Ты же выкарабкаешься ради меня, правда?»

В полутьме она вгляделась в лицо матери и спустя минуту вышла из палаты.

Покинув Фенвей с неутихающей болью в душе, через десять минут она была уже рядом с домом, в котором два года назад купила крохотную квартирку, до сих пор не зная, разумно ли потратила деньги. К тому моменту, как она просмотрела почту и разогрела себе ужин из полуфабрикатов, она почувствовала себя выжатой, как лимон. Сознавая, что в восемь утра ее будет ждать клиент, она отправилась спать.

В четверг она снова не поехала в Бикон-Хилл, потому что все время, свободное от клиентов, вместе с Марлин, Рене и Джоном перебирала вещи Стюарта. Его жена клялась, что понятия не имеет, куда он делся, а банк клялся, что на счете фирмы никогда не было суммы семимесячной арендной платы. Им четверым так и не удалось ничего добиться.

– Так где же мы возьмем недостающие двадцать восемь тысяч? – спросила Кэйси.

– Бери все тридцать восемь. Хозяин требует проценты и к тому же плату за два месяца вперед.

– Мы можем взять кредит.

– Я не потяну еще одного кредита.

– Ну и что же ты предлагаешь?

– Переедем в помещение поменьше.

– Как? Нам все равно нужно четыре кабинета, переговорная и комната для бухгалтера.

– Бухгалтеру можно предложить работать дома.

– Другими словами, тоже что-нибудь у нас украсть.

Кэйси ушла из конторы в шесть в таком напряжении, что отправилась прямо в школу йоги. Занятие было ей необходимо больше, чем визит в Бикон-Хилл. И когда оно закончилось, она наконец смогла расслабиться настолько, чтобы быть способной подумать и о Конни Ангере. Решив побаловать себя, она отправилась поужинать с двумя подругами из группы. И к тому моменту, как они весело прикончили бутылку «Мерло», было уже поздно идти куда-либо, кроме кровати. В шесть утра в пятницу она уже была в пути на семинар в Амхерсте.

Возвращаясь обратно, она прослушала сообщения на автоответчике, но не стала перезванивать своим партнерам, неожиданно осознав, насколько устала от всего этого.

Конни Ангер всегда работал один. И Кэйси тоже вполне на это способна. Возможно, так она и поступит, особенно если примет предложение о преподавании. Тогда ей нужно будет встречаться с клиентами всего несколько часов в неделю, и это можно будет делать прямо в университете. Она не могла совсем отказаться от работы консультанта. Клиническая практика нравилась ей.

Но переезд в Провиденс, где ей предлагали место, имел и другие последствия. Она не знала, захочет ли уезжать так далеко от матери. Кэйси выросла в Провиденсе, и Кэролайн жила там до самого происшествия. В этом и была самая горькая ирония. Все время, пока они жили врозь, Кэйси мучилась из-за разделяющего их расстояния. Кэролайн, в отличие от самой Кэйси, была олицетворением домашнего очага. И чем ближе они были друг к другу, тем яснее это становилось.