Контракт стервы - Елена Дженкинз

— Какие есть варианты?

— Боюсь, лучший для вас вариант — содействовать нам.

Максим согласно кивнул, а когда в кабинете появились его верные юристы, решил прогуляться. До офиса «Константы». Слишком долго Уваров голову целой носит на плечах, пора снимать и прибивать на стену в своем кабинете. Уваровы ведь Максима при любой возможности величают живодером, почему бы и не соответствовать. В свои двадцать шесть он нахватался уже столько оскорбительных кличек, что скоро и правда срастется с ними.

Впрочем, званием «Егерь» он гордился.

Ненавидел же Максим морального урода Константина Уварова. И это не коммерческая ненависть, а личная, причем взаимная.

Две семьи, Уваровы и Езерские. Два магната российского бизнеса. У них был один корень, один создатель, еще при царской России. Когда компания расслоилась надвое, то появились «Константа» и «Дол». Две противоположности: одна — за натуральный, «жестокий» продукт, другая — за искусственный, гуманный. Терки между компаниями длятся уже столетие, и никто не уступает. И каждый считает, что компания должна быть единой, с единым курсом и единственно верной продукцией.

Уваровы считают, что Езерские их когда-то обворовали и на этом построили бизнес.

Езерские думают об Уваровых точно так же.

А суть в том, что компанию создала семейная пара, Константин Уваров и Екатерина Езерская. Предприятие называлось в первые годы существования: «Текстильная фабрика Уваровых». Так муж настоял. Мол, фабрика Уваровых-Езерских — это слишком длинно. Хитрый был, подлец, как и все Уваровы.

Вскоре муж и жена, так и не обзаведясь общими детьми, поссорились, разъехались и поделили наследие. Екатерина основала «Дол», а Константин — «Константу». Но взаимная неприязнь и конкуренция быстро переросли в ненависть, и с тех пор две компании стремятся уничтожить друг друга, захватить и подчинить. Оба предприятия являлись закрытыми акционерными обществами, управлялись семейным Советом директоров-акционеров, а потому перекупить акции у врага было невозможно, разве что кто-нибудь из близких предаст и продастся. Любой из акционеров мог продать свою долю без одобрения Совета.

Конфликт со временем утих, и все бы утрамбовалось — рынка всем достаточно, тем более мирового. Но нынешний глава Уваровых хотел по молодости заключить мир, женившись на Екатерине Езерской, матери Максима. Та отказалась, потому что любила другого. И конфликт вошел в новую стадию бреда. Максим не помнил жизни без ненависти к Уваровым. Его дед говорил об этом, и мать, и отец, и отчим. Последний так вообще считал Константина исчадием ада. Так оно и было, потому что Уваров не раз оскорблял мать Максима прилюдно, а теперь явно вознамерился стереть «Дол» в порошок. Ну, это большой вопрос — кто кого.

Мать приносила Максима в «Дол» в колыбельке, и он с детства знал, для чего создан: сохранить и приумножить семейный бизнес. Он занял кресло президента в двадцать три года, сразу после французского университета, когда у матери начались проблемы со здоровьем. Отчим к бизнесу не имеет никакого отношения, потому его кандидатура даже не рассматривалась. Другие кандидаты сами отказались, узнав, что у компании наступила «черная полоса». По сути, Егерь один был в ответе за процветание семейного предприятия.

Максим затормозил у проходной «Константы» и не в первый раз выслушал, что его, естественно, запрещено впускать в святая святых, но решил, что его оттуда уберут только эвакуатором. Поэтому он вырулил поперек двух полос, чтобы его невозможно было объехать, и попросил передать владельцу свой привет.

Зазвонил телефон: Соня, его любовница. Максим сбросил звонок, не желая с ней разговаривать сейчас. Соня в последние дни вызывала в нем только раздражение.

Он простоял двадцать минут, не больше, но позади образовался настоящий парад. Скоро кто-нибудь вызовет полицию, только дойдет до них, в чем причина затора.

Но раньше полиции прибыла Фрэнки.

Господи, как же она его бесила! При виде этой Сирены, которая завораживала мужчину только для того, чтобы сожрать, он испытывал кристально-чистую ненависть. Она отравляла кровь и жгла в груди, потому что Максим не знал, чего хотел сильнее — придушить лицемерную тварь или сдать в ментовку.

Сколько нервов она помотала ему за прошлые два года — с тех пор, как возглавила фонд в «Константе», сколько пикетов организовала, срывая его продажи. Белая невинная овечка, которая притворяется добренькой ради выгоды. Сам Максим тоже был далек от идеального героя, так что винить наследницу «Константы» в жадности не собирался. Он вообще ни в чем ее не винил. Нет. Он эту конкретную девушку просто на дух не переносил, и у них это взаимно.

Она шла, покачивая стройными бедрами, демонстрируя свою власть, а потом постучала в его окно, как будто Егерь — назойливая муха, которую пора согнать.

— Фрэнки, солнце, соскучилась по мне? Меня не пропускают. Видимо, спутали с опасным преступником.

…Но при всей неприязни, Максим испытывал противоречивый охотничий интерес по отношению к девчонке, и это его бесило еще сильнее. Ему никак не удавалось сбросить маску с этой представительницы рода Уваровых, потому что она сбивала с толку каждый раз, когда они сталкивались. Вот и сейчас она растерялась, испугалась и будто бы заставила себя ответить холодно, с презрением:

— Добрый день, господин Езерский. Вы один, без охраны… Как беспечно.

Она усмехнулась, снова поменяв настроение, и Максим в который раз поразился, как легко его может заинтриговать эта нахалка. Пара слов, розовые губы без помады и глубокий взгляд не ребенка, а женщины. Создавалось впечатление, что Фрэнки была сама себе неустойчивой мозаикой, которая рассыпалась при первом же поражении, но потом начинала составляться снова. Максим надеялся, что это сила духа, а не обычная глупость, иначе он потратил ценное время на рассуждения о пустышке.

Поняв, что девчонка отвлекла его от цели визита, Максим, прищурившись, сказал:

— Беспокоишься за меня, милая? Это знание согрело бы мою живодерскую душу, если бы не факт, что раньше вы обходились только промышленным шпионажем, а теперь опустились до угроз, рейдеры проклятые! — Он распахнул дверь и, сграбастав Фрэнки в охапку, швырнул ее в салон. И снова она не стала возмущаться, а наоборот сгладила края у ситуации, приказав охраннику убраться с дороги.

У Фрэнки были густые темные волосы и синие глаза, и уже не в первый раз Максим задумался, носит ли девушка линзы. Они никогда не стояли достаточно близко, чтобы рассмотреть друг друга внимательно, как следует, и он не мог отделаться от любопытного взгляда, который изучал его, пока они ехали на подземную стоянку. Пришлось осадить девушку, чтобы не глазела на него через линзы, и она возмутилась:

— Это природный цвет!

Именно об этом думал Максим, пока они поднимались в лифте. Да-да, он не продумывал оскорбления, которые бросит в лицо Уварову, а разглядывал его дочь. Он видел, что ей неуютно. Фрэнки покусывала пухлые, слегка обветреные губы и явно не могла дождаться, чтобы сбежать от живодера, с которым пришлось остаться наедине. Вся такая скромная, что плакать хочется.