Нелегкая победа - Велма Финнеган

— Да, но эту неделю я хотела бы провести… — начала Патриция.

— Со своей дочерью, — быстро договорил он. — Но к тому времени учебный год уже закончится, и вы сможете взять ее с собой. Ей там будет, чем заняться. Я живу в тех местах и знаю, что там великолепные возможности для отдыха. К тому же, мне кажется, что ребенку не повредит компания взрослого мужчины.

А его ничем не проймешь, уже почти в панике подумала Патриция.

— Вы, наверное, не привыкли получать отказ? — спросила она, изо всех сил стараясь казаться безразличной.

— Просто сейчас не вижу в этом смысла, — с готовностью откликнулся Рон Флетчер, — ведь мое предложение выгодно нам обоим. Так когда мне ждать от вас известий?

Патриция обреченно покачала головой.

— Право, не знаю. Может быть, вы сначала пошлете мне карту и подробное описание местности?

— Все это уже в пути, а, возможно, ждет вас дома, — проговорил он.

Брови Патриции удивленно приподнялись.

— А вы действительно времени зря не теряете, — ошеломленно сказала она и холодно кивнула ему. — Ну, хорошо, прощайте.

— До скорой встречи, мисс Лейн, — уточнил Рональд Флетчер, улыбаясь и протягивая ей руку на прощание.

Его ладонь была сухой и прохладной даже в это знойное утро, а ощущение от его крепкого рукопожатия оставалось у нее еще некоторое время после того, как он отпустил ее руку.

Осторожно выезжая задним ходом со стоянки, Патриция подумала, что вчерашнее впечатление об этом человеке ее не обмануло. В нем действительно было что-то от Чеширского Кота: когда он разговаривал с ней, ей казалось, что он наполовину отсутствует, но когда он уходил, какая-то его часть как будто оставалась рядом.

Выехав на шоссе Патриция сразу почувствовала себя лучше. Прохладный воздух, волнами исходящий от включенного кондиционера, приятно обвевал ноги. Знакомая дорога, обсаженная соснами, моментально привела ее в хорошее расположение духа. Каждый раз, когда она ехала обратно по этой трассе, у нее возникало успокаивающее ощущение, что каждый метр дороги приближает ее к дому и к дочери. Патриция любила летние чемпионаты, проходящие в соседних штатах, ведь на них можно было ездить на машине, а ее она воспринимала как часть родного дома. По этой же причине она не любила самолеты и поезда.

Патриция нажала на акселератор и с удовлетворением почувствовала, как автомобиль послушно и мягко рванулся вперед. Последний раз она посмотрела в зеркало заднего обзора на здание клуба и видневшееся за ним поле, которое вчера могло принести ей победу. Потом она машинально перевела взгляд на веранду и увидела высокую фигуру мужчины, стоявшего со скрещенными на груди руками и смотревшего ей вслед.

У нее почему-то замерло сердце, когда она поняла, что это Рон Флетчер, про которого она за последние несколько минут каким-то образом успела забыть. Даже с такого расстояния он наблюдал за ней, изучал ее, пытался проникнуть ей в душу своим пронизывающим взглядом и проанализировать ее.

Даже в своей собственной машине, стремительно уносящей ее от этого человека, она почувствовала себя жертвой, тщетно вырывающейся из когтей хищника. Она безотчетным движением надавила на газ.

Неожиданно перед ее глазами возникла ослепительная голубая вспышка. Потом послышался отвратительный лязг металла, могучий смерч закрутил машину, подхватил ее и понес куда-то, сметая на своем пути деревья, дорогу, небо…

Затем наступила оглушительная тишина.

Ей снилось, что наступило солнечное затмение. Вокруг было совершенно темно. Она почти ничего не видела, но знала, что находится в доме, где она родилась.

С ней был отец. Он стоял, указывая рукой на висящую на стене картину. Патриция прекрасно помнила эту картину — она была гордостью его коллекции, но в темноте она никак не могла понять, на что именно он показывает, и начала плакать. Отец, казалось, даже не заметил этого.

Как странно, думала она, что он не замечает моей слепоты. Надо сказать ему об этом.

— Папа, я ничего не вижу!

Но в это время к дому подошли враги. Было слышно, как они ломают двери и переговариваются друг с другом… И вот они уже проходят мимо Патриции темными рядами.

Ей казалось, что она окружена стадом диких буйволов, которые почему-то щадили ее на своем пути.

Отец куда-то исчез, и Патриции стало очень страшно. Она стояла совсем одна, одетая только в пижамку, а вражеские солдаты уже заполнили дом, и повсюду раздавались их громкие возгласы. Патриция была слишком мала и слишком испугана, чтобы предпринять что-то для своего спасения. Она просто стояла и смотрела на них глазами, полными ужаса.

— Ну-ка, девочка, — сказал вражеский командир, подходя к ней и с улыбкой беря ее на руки, — покажи мне дорогу.

Его сабля страшно лязгала о пряжку ремня, и испуганной Патриции казалось, это серебряная змея извивается в ножнах. Но его улыбка была покровительственной, почти отцовской.

— Теперь туда! — сказал он и с торжеством засмеялся. Он поднимал ее все выше и выше, а гром пушек и лошадиных копыт становился все громче и настойчивее, его уже просто невозможно было выносить…

Она проснулась с криком ужаса, услышанным сиделкой как слабый стон.

— Вам сделать укол обезболивающего? — спросила она.

В первый момент слова показались такими же чужими и странными, как и стены, окружавшие Патрицию. Все еще ошеломленная яркостью своего кошмара, она силилась понять, где она находится.

Простыни были прохладными и приятными на ощупь, но она едва чувствовала их из-за странного гула в голове. Постепенно этот гул приобрел отчетливые очертания и превратился в неописуемую и немыслимую физическую боль. Она была невероятно острой и сильной, но с каждой секундой становилась все сильнее.

И сильнее…

Краем глаза Патриция заметила свою ногу, поднятую на растяжке. Где-то справа от себя она увидела размытую фигуру врача, входящего в комнату. А затем случилось то, что последний раз было с ней в полузабытом детстве — Патриция заплакала.

— Все хорошо, все хорошо, — успокаивающе сказала сиделка и слегка потрепала ее по плечу.

— Дайте-ка мне поднос, Хелен. — Это был голос врача. — Сделаем ей сто кубиков демерола внутримышечно. У нее сильные боли.

Время остановилось, парализованное невыносимым физическим страданием. Она почувствовала, как твердые руки сжали ее руку, и тонкая острая боль, смешная по сравнению с той Болью, пронзила предплечье. С удивительной отчетливостью она ощущала, как жидкость растекается под кожей.

Потом ее вдруг одолела невероятная слабость, как будто пространство вокруг заполнилось ватой. Все куда-то отдалилось, стало приглушенным, замедленным. Что-то наваливалось на нее и душило, но одновременно приносило облегчение. Постепенно это новое ощущение совершенно поглотило прежний сумеречный мир страдания и сочувственных, но бесполезных человеческих голосов.