Каста огня - Петер Фехервари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты даже уродливее меня.
Это была настолько абсурдная и неуместная мысль, что Айверсон едва не рассмеялся вслух.
— Ко’миз’ар. — Существо с трудом произнесло это слово, но оно явно прежде встречалось с кем-то из собратьев Хольта… и получило шрам на память.
— Ко’миз’ар, — это было обвинение, полное ненависти.
— Раз и навсегда, — ответил Айверсон, отрицая очевидное и отказываясь встречаться взглядом с Бирсом.
Старый ворон стоял в рядах предателей, и жажда вершить правосудие мешала ему разглядеть иронию происходящего. В небе высоко над ними прогрохотало, там зрела буря, и тень Ниманда возникла рядом с Натаниэлем, измученная собственным проклятием. Мгновение спустя сверкнула молния, озарив лесной полог изумрудным огнем, и в руке ксеноса блеснул нож, устремившийся к глазу Хольта… око за око… он сиял, такой яркий и быстрый. Но разве синекожие не отвергают ближний бой? И пришла новая боль, клинок пронзил ладонь, которой Айверсон попытался отвести удар. Не эта чужачка. Она хочет вкусить моих мук и поделиться своими… Колющая мучительная боль от ножа, вышедшего с другой стороны ладони, мерцающее острие замерло на волосок от его глаза… Черное око ксеноса, пылающее яростью, столь похожей на мою собственную.
И они оказались в оке бури, захваченные чистой гармонией ненависти, и синекожая опускала нож вниз, а комиссар отталкивал его вверх, и ни один из них не желал прерывать идеальный ритуал противоборства. Хольт свирепо оскалился в это нечистое, изуродованное лицо и увидел, как расширяется ее глаз… она улыбается мне в ответ! А затем Номер 27 опустилась на колени рядом с ним, умиротворенная и такая мертвая, и все мгновения слились в вечность, когда Айверсон вознесся к своему Громовому краю.
Где-то в Трясине
Чужачка обманула меня, лишила Громового края. Только что мы были скованы ее ножом, как неразрывными узами ненависти, и вдруг… предательство! Резкий поворот, вспышка боли, клинок вырывается из моей ладони и рассекает лицо. Она забрала око за око и оставила шрам на память о шраме, но посмеялась надо мной и пощадила. Я очнулся на этом маленьком атолле, Император знает в какой части Трясины. Оказалось, что предатели перевязали мои раны, накачали меня ксенолекарствами и оставили припасов на неделю. Кроме того, они положили рядом кровавый сувенир — мою оторванную руку, но истинным оскорблением стал памфлет, который изменники сунули мне в карман. Он назывался «Приходит Зима» в честь коварного тирана, командующего ими на Федре.
Да, конечно, я прочитал книжечку. Все-таки мы должны знать своего врага. Кроме того, там могли найтись какие-нибудь намеки на то, кем является сам Приход Зимы, но в итоге памфлет оказался напыщенным восхвалением так называемого Высшего Блага, богохульной философии, которая объединяет империю синекожих. В каждой строчке мелькала угроза, настолько вежливая, что казалась оправданием злого умысла: «Присоединяйся к нам, или…»
Император прокляни их! Предатели думали, что со мной покончено, но я здесь не один. Троица призраков со мной, и вместе мы выдержим все — такая сила скрыта в ненависти. Но, разумеется, ты уже это знаешь, ведь мы с тобой одной породы, не так ли? Вот поэтому я продолжаю писать своей никчемной уцелевшей рукой. Чтобы ты понял. Чтобы ты был готов. Но сначала нам нужно выбраться из Трясины…
Ниманд протестующе машет обрубками рук, разбрызгивая эктоплазму, и твердит мне, что нас скоро найдут, но порой кажется, что мы всегда были в этом чистилище, а все остальное — не более чем сон. Бирс всегда наказывал меня за то, что я слишком много думаю, но здесь больше нечем заняться. Кроме того, этот недостаток спрятан глубоко в крови, он — еще одна тень арканского происхождения, которую не смогла изгнать Схола Прогениум.
Знаешь, последнее время я постоянно думаю о Провидении, [3] давным-давно покинутом доме. О промерзших ущельях Севера и раскаленной преисподней Пустошей, беломраморных колоннадах Капитолийского бастиона и богатых особняках с остроконечными крышами в Старой Ефсимании. О первопроходцах и патрициях, об инженерах и дикарях, обо всех кланах, картелях и племенах, вечно грызущих друг другу глотки, но навеки остающихся арканцами. Они поздно пришли к свету Императора, и свершилось это отнюдь не мирно.
Порой я спрашиваю себя, что же со всеми ними стало…
После серьезнейшего происшествия во время варп-перехода транспортник ковылял на минимальной мощности, приберегая силы и решимость для обратного пути. Перелет на Федру едва не закончился катастрофой, и последствия оказались адски тяжелыми. Пока техножрецы отчаянно трудились, пытаясь облегчить страдания корабля, а капитан жесткими мерами наводил среди экипажа порядок — один раз смертельно перестаравшись, — пассажиров на жилой палубе «К» оставили в неведении. Флотские держали Имперскую Гвардию за стадо скота с пушками.
Когда кризис миновал, какой-то младший лейтенант спустился с мостика, чтобы кратко изложить суть дела полковым офицерам. Покровительственным тоном он рассказывал о перебоях в энергоснабжении и колебаниях поля Геллера. Бессмысленные слова, которые ничего не говорили об ужасе, поглотившем одиннадцать человек в спальной каюте № 31, когда варп просочился в корабль. Полковник Катлер сломал флотскому нос и отправил всхлипывающего парня обратно на мостик. После этого гвардейцам уже ничего не сообщали.
Подведя итоги, майор Элиас Уайт вынужден был признать, что их первая кампания вдали от дома началась скверно. Да, 19-й полк Арканских Конфедератов забрался далеко от Провидения, но им предстояло проделать куда более долгий путь в собственных умах, прежде чем новая жизнь обретет какой-то смысл. Уайт, перешагнувший семидесятилетний рубеж, сомневался, что дойдет с полком до конца этой дороги. Конечно, формально майор оставался заместителем Катлера, но знал, что для многих офицеров он является пережитком прошлого, а после кошмара в каюте № 31 начал подозревать, что они правы. Видит Император, Элиас устал от всего этого…
Пробираясь через сумрачный лабиринт палубы К с фонарем в руках, который отбрасывал странные тени на дорогу, Уайт не мог избавиться от ощущения, что стены — всего лишь тонкие барьеры между жизнью и бездной. Путь майора лежал вдоль корпуса транспортника, где защитная мембрана казалась натянутой и непрочной, готовой разорваться в любой момент. Разум говорил, что это не так, но кровь утверждала иное, и Элиас был уверен, что все мужчины и женщины в полку чувствуют то же самое. Арканцы просто не подходили для глубокого космоса.
«Ну, много про кого так можно сказать, — пожурил себя Уайт, — но большинство учится с этим жить. Нам просто нужно перенять навыки у других, мы ведь теперь настоящие гвардейцы, а космос — часть работы».
