Каста огня - Петер Фехервари

Прошло несколько долгих месяцев с начала изгнания, когда на горизонте появилась имперская канонерка. Верзантцы собрались на берегу, и Веласкес, опытный капитано, удерживавший бойцов вместе одной лишь силой воли, даже выразил надежду на что-то хорошее. Но катер доставил на остров не подкрепления и не припасы, а пугало в черном наряде.

Было сразу ясно, кто стоит на носу приближающейся канонерки. Поразительно высокий и прямой в своей кожаной шинели, с квадратным подбородком и лицом, на которое падала тень от высокой тульи фуражки, незнакомец являл собой классический образ комиссара. Глядя на него, сержант содрогнулся: хотя полк уже давно потерял обоих дисциплинарных офицеров, они оставили Кабесе достаточно шрамов на память. Не то чтобы сержант затаил на них злобу, напротив — он был упрямым псом, пока кнуты комиссаров не приучили его к послушанию. К счастью, Игнац схватывал все на лету. Этим он отличался от своего кланового брата Греко, которого в итоге повесили за лодыжки на плацу в назидание новобранцам, после чего на лету начали схватывать все.

Теперь сержант гадал, какие уроки преподаст «Буре» новый тиран. Но, когда комиссар сошел с канонерки, Кабеса разглядел его ближе. Фуражка вновь прибывшего оказалась потрепанной, а кожаный плащ — скорее серым, чем черным, с краями, заляпанными высохшей грязью. Вблизи Игнац увидел, что незнакомец бледен и небрит, а его седые волосы отросли и свисают ниже плеч. Комиссару, похоже, было не больше сорока пяти, но его состарило нечто более тяжкое, чем прожитые годы. Что еще хуже, на лице офицера виднелась характерная сетка ожога паучьей лозой, рана, которую мог заработать только слепец или слишком самонадеянный человек. Возможно, это произошло целую жизнь назад, во время его первой вылазки в Трясину, но для сержанта шрам выдавал в незнакомце глупца.

А Федра к глупцам беспощадна…

Прибывший окинул конкистадоров беглым взглядом выцветших голубых глаз. Держался он сдержанно и отстраненно.

— Айверсон, — назвался комиссар, после чего прошагал мимо солдат и выбрал себе одну из палаток.

Его служба продолжилась в том же духе, что и началась. Замкнутый и безразличный, Айверсон сидел в палатке или одиноко бродил по джунглям, исписывая страницы потрепанного дневника в кожаной обложке. Иногда комиссар разговаривал сам с собой или с тенями, которых видел он один. Словно какой-то одержимый… Может, так оно и было, но Кабесе прежде доводилось видеть и более странные вещи. В любом случае на следующей неделе офицер подхватил лихорадку и с тех пор не выходил наружу. Еще один конченый человек среди множества других, ни на что не способный…

Верзантец думал так, пока не заметил, что комиссар наблюдает за лагерем из тени палатки. А не так давно сержант поймал на себе пронзительный взгляд ярких от лихорадки глаз Айверсона. Как будто он знал об измене, скрытой в сердце Игнаца Кабесы…

Что-то с треском продиралось сквозь заросли за спиной сержанта, и он нахмурился, почуяв резкий аромат выжимки из сомы.[2] Сома! Вот это настоящий путь в бездну. Игнац презирал дурь именно такого рода, почти так же сильно, как презирал человека, неуклюже подошедшего к нему.

Кристобаль Олим вытер камуфляжную раскраску с одутловатого лица, и кожа заблестела в свете грибков.

— Я сказал вам ждать, сеньор, — прошипел Кабеса.

— Дождь идет, мне сапоги залило. — В голосе Олима звучали пронзительные, скулящие нотки, от которых Игнацу хотелось скрежетать зубами. Теми, что еще остались. — К тому же ты обнаружил нашу цель, сержант! — Выступив вперед, Кристобаль уставился на храм затуманенными от сомы глазами. — О да, определенно обнаружил. Я знал, что моя вера в тебя оправдается!

Сделав еще шаг, офицер споткнулся, и его нога поехала на скользком от дождевой воды коралле. Кабеса позволил Олиму упасть, внимательно наблюдая за товарищами. Те завершили обход и занимали позиции на поляне. Капрал Альварес жестом показал, что все чисто, на периферии участка никаких угроз не было. Осталось проверить только храм, и Игнац взмахом приказал конкистадорам выдвигаться.

Кристобаль до сих пор возился на земле, с хныканьем пытаясь опереться на коралл. Ровно держа лазвинтовку в одной руке, Кабеса протянул другую и поднял офицера на ноги.

— Вставайте, сеньор. Я не хочу вас потерять.

— Да уж, да уж, сержант, — вцепившийся в его руку Олим заговорил с внезапной хитрецой в голосе. — В самом деле не хочешь. Потому что им нужен я, запомни это. Я здесь офицер!

Игнац посмотрел на Кристобаля, жалкого в своих попытках хитрить. Хотя Трясина немного растрясла Олима, он до сих пор выглядел жирным. Как это вообще было возможно? Глядя на вялое, ноздреватое лицо офицера, Кабеса чувствовал почти физическое желание врезать по нему. Как и все остальные, он ненавидел Олима. По вине жирного дона сгинули капитано Веласкес и другие командиры: Кристобаль был дежурным офицером в ту ночь, когда в лагерь пришел туземец с мертвыми глазами и рассказом о повстанческом складе боеприпасов. Жадный до похвал Олим повел лазутчика прямо в командную палатку, где тот и взорвал спрятанную в брюхе мелта-бомбу. Веласкес и остальные конкистадоры погибли мгновенно, но по странной иронии судьбы сам Кристобаль уцелел. Оставшись единственным офицером в полку, он принял командование и ввел 6-й Верзантский «Буря» в смертельный штопор. Гребаная пародия на солдата.

— Почему… почему ты так на меня смотришь, сержант? — Олим снова заговорил лебезящим тоном, и Игнац отвернулся, чтобы не натворить бед.

Кристобаль был дегенератом, но именно он установил контакт с повстанцами. Как это ему удалось, никто не понимал, однако дезертирство было для Кабесы билетом с острова, и Госпожа Расплата могла еще немного подождать. В конце концов, до сих пор она не торопилась прибрать дона к рукам.

— Сержант… что-то не так? — неуверенно пробормотал Олим.

— Просто думаю об одной слепой суке, сеньор, — мрачно ответил Игнац и зашагал к храму.

Остальные конкистадоры встретили сержанта и плетущегося за ним Кристобаля у входа. Свечение грибков озаряло лишь начало открытой галереи, но сержант не собирался выдавать отряд, зажигая факел. Он помедлил, чувствуя, что остальные испытывают схожее беспокойство. Последнее время мало что могло испугать Игнаца Кабесу, но, видит Бог-Император, он не желал заходить внутрь этой живой и одновременно мертвой оболочки. В свое время сержант обшарил немало развалин и знал, что ждало внутри: бесконечно раздваивающиеся проходы, ответвления, повороты и изгибы которых уходили все глубже и глубже в оскверненную плоть острова. Немало людей исчезло в недрах подобных штуковин.

— И где повсы? — спросил Игнац.

— Неподалеку, — ответил Олим. — Они говорили, что тут будет указатель, прямо за дверным проходом.

Офицер указал на ощерившийся портик. Никто не сдвинулся с места, и Кристобаль, облизнув губы, сам шагнул вперед и опустился на колени у порога. Какое-то время он осторожно шарил руками по растрескавшемуся кораллу под косяком, не находя ничего, кроме пыли.