Моя Лоботомия - Чарльз Флеминг, Говард Далли

ему пришлось встретиться с врачом, прежде чем он смог увидеть свою жену. Кто-то из семьи Дэйзи — ее брат Гордон, как говорил мой отец — сказал врачам, что Джун и Род разведены, и что он больше не является частью семьи. Моему отцу пришлось убедить врачей, что это неправда, прежде чем они его пустили.

Когда он наконец увидел ее, моя мать была в коме. Ее глаза были открыты, но она была без сознания. Она умерла в ту ночь. Ей было тридцать девять лет.

Аутопсия была проведена на следующий день. Участвовал ее личный врач. Он не знал ничего о болезни, которая убила ее, пока она не умерла. Некоторые члены семьи вспоминали позже, что она неоднократно жаловалась своему врачу, что ей плохо, что у нее боли. Врач списал это на токсикоз и не обратил на это внимания.

Моя мать умерла, так и не покинув больницу округа Окленд, не попрощавшись со своими двумя сыновьями, и, возможно, так и не поприветствовав своего новорожденного. Я не знаю, видела ли она вообще Брюса.

Спустя годы я узнал, что она была кремирована, и ее прах был захоронен на кладбище Chapel of Memories в Окленде. Мой отец рассказал мне, что на похоронах присутствовали десятки личных друзей Джун, его мать и два брата, а также два брата Джун, но не ее мать.

Я не знаю, был ли брак моих родителей счастливым. Мой папа всегда говорил, что да. У меня нет причин думать, что это не так. Но много лет спустя я узнал, что одно из последних действий моей матери в жизни было изменение моего имени. Я стал, официально, Говард Август Пирс Далли, приняв ее девичью фамилию в качестве второго отчества. Мать моего отца рассказала мне, что мой папа был очень зол из-за этого. Джун сделала это без его разрешения.

Зачем? В чем разница? Почему ей было важно, чтобы Пирс был частью моего имени?

Я так и не узнал. Но я узнал спустя годы, что после смерти Джун ее мать, Дэйзи, и брат Гордон пытались забрать меня и Брайана у моего отца. Дэйзи подала документы на мое усыновление Гордоном, чтобы он мог забрать нас у нашего папы и воспитать нас как своих собственных детей.

“Гордон хотел усыновить детей”, - рассказал мне позже мой папа. “Он бы воспитывал их сам. Он говорил, что я плохой отец, что Джун никогда не должна была выходить за меня замуж. Если бы у меня был пистолет, я бы его застрелил”.

Я не осознавал этого в то время. Все, что я знал, это то, что я скучал по маме, и она исчезла. Мне никто не сказал, что она умерла. Я не понимал, что она мертва. Но я понимал, что она ушла. Мой отец сказал мне об этом. Однажды вечером, после смерти моей матери, он сказал мне, что она не вернется домой.

Было почти темно. Мы были в машине вдвоем. Мы были в Сан-Хосе, ехали по Седьмой улице в универсале Плимут моего отца. Он сказал мне, что моя мать ушла. Она не вернется. Я больше никогда не увижу ее.

Мне было четыре года, и я очень, очень расстроился. Я закатил ужасный истерический припадок. Я кричал и орал. Мне нужно было видеть маму. Я плакал и кричал, что хочу видеть маму. Я требовал увидеть маму.

Может быть, было бы лучше, если бы он просто сказал мне, что она мертва. Тогда я бы, возможно, понял, что происходит. А так я думал, что она меня бросила. Я боялся, что она не хотела меня видеть. Я боялся, что она не любит меня.

Какое еще могло быть объяснение? Почему еще твоя мать покинет тебя и никогда больше не вернется, если не потому, что она тебя не любит?

Это было слишком больно для меня. И поэтому я решил, что она все еще где-то рядом. Я думал, что она видит меня. Она знала, что я делаю. Она была где-то поблизости, смотрела на меня, улыбаясь или плача, видя, что я делаю. Я не чувствовал себя одиноким, даже когда был одинок, потому что она наблюдала за мной.

Я никому не говорил о том, что чувствую таким образом или имею такие мысли. Может быть, я знал, что это всего лишь воображение, или может быть, я боялся, что они скажут мне, что это неправда. Я оставил это для себя.

Это было очень тяжелое время для меня. И я понимаю теперь, насколько тяжело должно было быть для моего отца. Ему было двадцать семь лет. Его жена — женщина, которую он любил, мать его детей — была мертва. Сам он уже пережил инсульт. У него было двое сыновей дома младше пяти лет и третий сын, тяжело умственно отсталый, который, вероятно, скоро умрет, но которому потребуется постоянный профессиональный уход, если это не случится. Он был отчужден от своих родственников, у которых были деньги — и которые пытались забрать его сыновей от него, — а у его собственной семьи не было практически никаких денег. И у него даже не было своего жилья. Он жил у своего брата, на иждивении своей семьи. Для такого человека, рожденного и выросшего таким, как он, жить так должно было быть тяжело.

Несколько месяцев после смерти моей матери мы продолжали жить с моим дядей Кеннетом. Нам пришлось это делать. Мой папа начал новую карьеру. Он только что получил новую работу, преподавая в начальной школе в Лос-Альтосе.

Большинство людей, которые знают Сан-Хосе в наши дни, думают о нем как о центре Кремниевой долины или как о спальном районе для более богатого города Сан-Франциско — в любом случае, месте, где живут богатые люди. Это старейший город Калифорнии — его основали в 1777 году, — и когда-то он был столицей первоначальной испанской колонии Nueva California. Некоторое время его основным делом было снабжение ферм и консервных заводов продуктами для Сан-Франциско. Позднее он станет большим военным центром. Но когда я был ребенком, это был всего лишь еще один рабочий городок.

Вокруг Сан-Хосе всегда были деньги, но большая часть их не жила здесь. Даже если они работали или владели бизнесом в Сан-Хосе, большинство людей с деньгами возвращались домой ночью в такие места, как Пало-Альто, где находится Университет Стэнфорда, и модные сообщества, такие как Маунтин Вью, Саратога и Лос-Альтос. Особенно Лос-Альтос, где богатые люди