Там, где цветет полынь - Олли Вингет

Весь день Уля неотрывно щелкала по скрипящей клавиатуре, подбивая столбики и строки, заполняя ячейки и выводя по ним графики. Нудная работа успокаивала нервы. А осторожные пробежки до общей кухни не давали уснуть окончательно.

Маленький закуток, где скрывались чайник, кофемашина и вазочка с бесплатным печеньем, Уля считала самым главным плюсом этого бестолкового места. Запертая в архиве, она старалась не встречаться ни с кем из других сотрудников, лишь изредка кивала им в коридоре.

Они же, занятые клиентами, от кошельков которых зависели их собственные премии, не стремились сближаться с угрюмой, пропахшей пыльными бумагами девушкой. Это было вторым плюсом.

Когда серый день за окном начал неотвратимо превращаться в сумерки, Уля отправила в печать готовые страницы отчета. Еще теплые, они приятно согревали мерзнущие ладони. Ульяна торопливо прошлась по коридору до кабинета Фомина и постучала. Дверь приоткрыла дурно накрашенная секретарша Аллочка. Она хищно улыбнулась – на передних зубах остались следы от помады.

– Тебе чего?

– Отчет. Для Фомина, – отрывисто ответила Ульяна, глядя чуть выше Аллочкиного плеча.

– Давай сюда. – Секретарша схватила странички и проворно втянула их в кабинет, потом окинула Ульяну еще одним презрительным взглядом и захлопнула дверь.

Изнутри донеслись приглушенный мужской голос, ответ Аллочки и грудной смех.

Уля равнодушно пожала плечами и пошла к себе. Старенький экран «Нокии» показывал три минуты седьмого – самое время ехать домой. Обратная дорога всегда давалась легче. Уля выходила из офиса, оставляя за спиной приземистое сырое здание, пронизанное искусственным дневным светом трескучих ламп, и шагала по переулку до станции. Ближайшая электричка приходила к десяти минутам. Обычно Уле хватало времени, чтобы миновать мрачные подворотни, взбежать по ступенькам перехода и проскочить в двери вагона перед тем, как они захлопнутся. Следующий поезд прибывал только в восьмом часу. Когда вечер складывался неудачно, Уле приходилось топтаться на перроне, грея руки о стаканчик кофе из автомата, и ждать еще час.

Сегодня все шло наперекосяк: Ульяна неслась по чужому двору, постоянно натыкаясь на мамочек с колясками и медлительных старух. Один-единственный светофор на ее пути долго отсчитывал секунды до зеленого человечка, а неудачно смятый билет никак не хотел проходить контроль.

Когда она, запыхавшаяся и злая, выскочила на перрон, красные огоньки уже вовсю мерцали, в унисон с женским голосом из динамика оповещая: «Двери закрываются». Последним рывком Уля подалась вперед, понимая, что не успеет. В кармане одиноко звенела мелочь, которую надо было потратить на ужин, а не на противный, но горячий напиток для опоздавшего на поезд неудачника. Двери противно лязгнули и потянулись навстречу друг другу, когда тонкая, изящная ручка схватилась за одну из них, а наружу высунулся носок глянцевого, чуть зеленоватого сапога.

Не веря в свою удачу, Ульяна заскочила в вагон, двери тут же захлопнулись, поезд дернулся и поехал. За грязными стеклами медленно поползли московские дворы. Унылые, осенние, чужие. Ульяна с трудом оторвала от них взгляд и огляделась. В тамбуре, глубоко затягиваясь тонкой сигаретой, стояла девушка, закутанная в мягкое, великоватое ей пальто. Она поглядывала на Улю блестевшими в полутьме глазами и улыбалась, как старой знакомой.

– Уж если нарушать правила, так по-крупному, – сказала она, покачивая тлеющей в длинных пальцах сигаретой. – Задержала отправление и курю в тамбуре.

Девушка хохотнула, туша окурок, достала из кармана пушистые темно-зеленые варежки и в упор посмотрела на Улю.

– Только осень началась, а руки мерзнут, – зачем-то объяснила незнакомка. – Пойдем? – И шагнула в вагон.

Ульяна наблюдала за ней, словно завороженная. Лучше было бы уйти. Дождаться остановки поезда на следующей станции и забежать в соседние двери. Но уверенный взгляд девушки, плавность ее движений, аромат духов и хрипловатый голос заставили Ульяну послушно последовать за ней и сесть напротив.

В вагоне было подозрительно малолюдно – пара уставших, замотанных женщин с тяжелыми сумками, лысый мужик в спортивной куртке, спящий в углу бездомный старик да еще парочка, страстно целующаяся у тамбура. Ульяна могла прислониться носом к любому окну, спрятаться от всех. Но вместо этого она не отрывала глаз от девушки.

Дурное, отдающее полынью предчувствие уже билось в Уле, когда незнакомка посмотрела на нее и снова улыбнулась.

– Мерзкая погодка, правда?

– Да, холодно, – только и смогла выдавить Ульяна.

– Друг в «Твиттере» написал, что у него машина на обочине в грязи застряла. Мне кажется, лучше московский октябрь не описать, – сказала та и хрипло засмеялась.

Было в ней что-то, притягивающее взгляд. То, как она куталась в широкое пальто, строгое, почти мужское, как уютно смотрелись на его фоне вязаные зеленые варежки в тон холеным дорогущим сапогам. Уля зябко поджала пальцы ног, которые совсем уже окоченели в сырости потертых ботинок.

Девушка сняла одну из варежек, открыла черную сумку и долго копалась в ней, ворча себе под нос. Потом нашла искомое и вытащила наружу. Темная коробочка шоколадных конфет с невесомой балериной. Длинные пальцы достали пухлый сладкий квадратик в блестящей фольге и протянули Ульяне.

– Нельзя, конечно, вечером такое есть. Но когда в жизни сплошной октябрь, могут спасти только шоколад, виски и секс. Конфету в этом паршивом городе отыскать легче всего… – Она все улыбалась, открыто и широко, но в глазах отражалась знакомая тоска.

Теперь Уля разглядела, что лицо девушки было болезненно бледным, под глазами тяжело набухли темные круги и вся она – дерганая, чересчур активная и разговорчивая – выглядела загнанной в угол кошкой, которая еще вчера была домашней, а сегодня зализывает раны в грязном подъезде.

«Встань и уйди в тамбур, отвернись, уйди, бегом выскочи из вагона!» – вопил в Уле внутренний голос, но та, зачарованная суматошными движениями незнакомки, ее взглядом и улыбкой, протянула руку, чтобы взять шоколадку.

На секунду их пальцы встретились. Уля успела ощутить холод гладкой кожи, но мир уже медленно растворялся перед глазами, а в нос нестерпимо ударил горький травянистый запах. Он пропитывал собой каждую клеточку окаменевшей Ули, забивался в рот и горло, свербел в носу. Не осталось ничего, кроме этого осязаемого, плотного духа грядущей беды.

Уля увидела перед собой темный коридор незнакомой квартиры. Девушка, которая сидела сейчас напротив, распахнула входную дверь и ввалилась внутрь, оскальзываясь на каблуках. Полы ее пальто были вымазаны густой грязью, сама она – растрепанная, с потекшей тушью – выглядела городской сумасшедшей. Не разуваясь, девушка шагнула в комнату. Уля заметила, как взгляд ее блуждал по голым стенам, – квадратики на обоях, оставшиеся после снятых рамок, смотрели на хозяйку пустыми глазницами. Та пьяно хохотнула и осела возле стены. Одной рукой достала из сумки выпитую наполовину бутылку виски, второй потянулась к тумбочке и вытащила пузырек.