Смерть перед Рождеством - Кристоффер Карлссон

Он кивает на связку ключей на снегу.

Я медлю, прежде чем задать ему следующий вопрос:

– Хочешь, чтобы я составил тебе компанию?

– Нет. Но не все получается так, как мы хотим.

* * *

На первый взгляд с дверью все было в порядке, хотя Кристиан орудовал тяжелым молотком – это было единственное, что на тот момент имелось у него под рукой. Разве что ручка немного отстала да щель, свидетельствующая о том, что дверь прикрыта недостаточно плотно. Но не более того. А с учетом темноты так все и вовсе было в порядке.

Он стоял на улице, не прятался. В окнах не горел свет, если не считать красной рождественской звезды парой этажей выше. Времени было чуть больше половины десятого. До смерти Томаса Хебера оставалось меньше часа.

Он сунул пластиковый пакет с ножом под куртку. Пока шагал пешком от Кунгсхольмена, всем телом чувствовал близость отточенного металла. Молоток забросил в строительный контейнер на Санкт-Эриксплан. Никто его не видел. Никто не видит его и теперь.

* * *

Кристиан и Микаэль полжизни прожили вместе, другую половину – врозь. Познакомились пятнадцать лет тому назад, когда обоим было по пятнадцать, на вечеринке в Хагсэтре, в высотном доме возле центра. В марте месяце, когда все вокруг становится однообразно-серым. Если где-то существует вечность, там может царить только вечный март.

Потом они узнавали друг друга, но никогда не разговаривали. Несколько раз встречались на площади и на стадионах.

Тогда, во время вечеринки, Кристиан вышел на балкон покурить. Микаэль стоял там, и они разговорились. Что-то странное было в их отношениях – по крайней мере, так казалось Кристиану. Но что именно, этого он понять не мог.

Потом Кристиан заметил, что оба носят футболки с символикой британской рок-группы «Скрюдрайвер». Оба заметили это одновременно и тут же рассмеялись. Футболка Кристиана была белой, он получил ее в подарок от брата Антона. Микаэль носил такую же, но черную.

– Любишь «Скрюдрайвер»?

– Я слышал только их первую пластинку, – ответил Кристиан. – Футболку подарил мне брат, но она мне нравится.

– Мне тоже. Я люблю у них только All Skrewed upp[9], остальное – нет. Ты слышал, что они переметнулись к наци?

– Что?

– Стали неонацистами.

Кристиан так и застыл с разинутым ртом. Рисунок на футболке сразу изменился, стал каким-то зловещим. Кристиан спрашивал себя, известно ли Антону то, о чем он только что узнал от Микаэля, или же брату вздумалось над ним подшутить. Подставить его – ведь за такое вполне могут набить физиономию…

– Нет, я понятия не имел обо всем этом, – ответил он Микаэлю.

– Больные. – Тот кивнул.

– Точно. Они больные.

– Да.

По ту сторону стеклянной двери, в квартире, кто-то рухнул на пол с подлокотника дивана. Оба оглянулись на стук.

– Это Петер, – сказал Кристиан, – мой одноклассник. Он всегда напивается в стельку.

В гостиной пела «Нирвана»: I’m so happy, ‘cos today I found my friends. They’re in my head…[10]

– Ты живешь в Хагсэтре? – спросил Микаэль.

Кристиан кивнул и поежился от холода.

– На Оммебергсгатан, рядом со спортплощадкой. Ты тоже?

– На Глансхаммарсгатан. – Микаэль показал в пространство между высотными домами, в окнах которых уже горел свет. – Видишь тот дом между высотками, который поменьше?

Кристиан прищурился, стараясь сфокусировать взгляд, поправил очки. Его повело. Курил он редко, а сегодня еще и выпил пива.

…and just maybe, I’m to blame for all I’ve heard…[11] – пели динамики.

– Да, вижу, – ответил Кристиан на вопрос Микаэля.

– Второе окно сверху и второе справа, видишь? Там моя комната.

Свет в том окне не горел.

У Кристиана были угри и плохое зрение. Он носил очки с толстыми линзами, за которыми зрачки выглядели как две булавочные головки. В школе рослый парень по имени Патрик кричал ему при встрече: «Привет, милашка! Как жизнь?» Кристиан старался не обращать на него внимания. Он был хорошим спортсменом, блистал в баскетболе и настольном теннисе, только поэтому с ним еще кто-то дружил. Хотя Кристиан и не сомневался, что приятели шепчутся о нем за его спиной.

Новый друг в этом отношении мало чем от него отличался – в этом Кристиан вскоре убедился. Кроме разве того, что у Микаэля не было ни угрей, ни очков.

– Хочу еще пива, – сказал Микаэль.

– Я тоже.

Они сбросили окурки с балкона, проводив взглядом тлеющие огоньки. Потом вернулись в гостиную. У Кристиана запотели стекла очков, и Микаэль рассмеялся: «В таком виде трудно произвести на людей достойное впечатление».

Что правда, то правда. Кристиан запомнил эти слова. При других обстоятельствах он тоже рассмеялся бы. Должно быть, вид у него и в самом деле был комичный.

* * *

Там, во дворах между высотками, кипели невидимые миру страсти. Они копились внутри, их приходилось носить с собой. Прятать от тех, от кого можно было ожидать опасности, и открывать тем, в ком подозревал своих. Они были при Кристиане всегда: когда шкаф его лучшего друга взломали и на внутренней дверце нарисовали свастику. Когда в одиннадцать лет на дискотеке в клубе при спортивной площадке он впервые поцеловал девочку. Ее звали Сара, и никогда больше пальцы Кристиана не касались такой нежной кожи. Они были вместе месяц. В свои двенадцать Сара уже носила бюстгальтер и в последний день из дружбы разрешила Кристиану потрогать грудь. Кто знает, может, именно его нерешительность и стала причиной того, что они расстались?

В четырнадцать лет он влюбился снова, и на этот раз серьезно. Ее звали Пернилла. Все началось с того, что она подсунула в школьный шкафчик Кристиана записку: «Они могут смеяться над нами сколько угодно – мы движемся, они стоят»[12]. С Перниллой Кристиан впервые занимался сексом. Это произошло на вечеринке, так похожей на ту, где год спустя он впервые говорил с Микаэлем.

Но страсти кипели внутри, их надо было сдерживать. Когда трое мигрантов в закутке за спортзалом расправлялись над шведом – двое держали, а третий бил. И когда день спустя четверо шведов расправлялись с мигрантом за киоском, которым владел отец одного из шведов. И когда на очередной вечеринке Кристиан встретил парня со знакомым рисунком на футболке и понял, что обрел в его лице друга и защитника.