Хазарский меч - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ну как убьют его! – воскликнула Негоча, дескать, чего тут непонятного. – Это вам, варягам, война – дело привычное, да мы-то не варяги! Едва второй месяц, как свадьбу справили, пять лет как обручили нас, и что же – сызнова я одна оставайся! А вдруг и не дождусь? У нас трое в роду сгинули у тех сарацин, два мои брата вуйных[6] да младший стрый, и у них, у Нетешичей, стрый сгинул…
– Я знаю, Быслав, – Вито хорошо помнила это имя, поскольку много-много раз слушала рассказ Свена и Годо о том жарком полуденном часе, когда конница арсиев нанесла первый удар по дремлющему русскому стану. – Вот Былим и хочет мстить за него. У Быслава же сынов не осталось?
– Вдовец он был, издавна, – Негоча покачала головой. – Бобылем жил.
– Ну а если не отомстить, то на весь род падет бесчестье. А где бесчестье, там счастья-доли не будет, – пояснила Вито.
Она вдруг ощутила, что должна разъяснить эти вещи: она, с детства привыкшая к разговорам о чести, веснянке, которая научена думать только своей доле.
– Да какая ж мне доля, коли без мужа останусь! – почти яростно воскликнула Негоча, и Вито попятилась. – Какая мне доля без него! Только замуж вышла – вдовой стану! Кто меня другой возьмет, с таким-то счастьем! Ростишка вон дома сидит, о хозяйстве радеет, и деточки пойдут, все у них ладно! Моему одному втемяшилось – сызнова голову в пасть Морене совать! За что мне недоля такая! Госпожа милостивая! – Она придвинулась к Вито и рукой в варежке взяла ее руку, тоже в варежке. – Умоли господина! Я бы сама к нему пошла, да поди меня не пустят, а он и слушать не станет! Ему чай вои нужны! А мне муж мой нужен! У господина воев много, сотни целые, а у меня Былимка один! Помоги мне, будь матерью родной!
Вито чуть не засмеялась, вообразив себя матерью молодухи одних лет с собой. Но сдержалась, понимая, что Негоче не до смеха.
– Я… – она запнулась, не зная, что ответить.
Обещать она ничего не могла, но и отказать было неловко – она понимала Негочу! От этого понимания ей стало еще более неловко, и она напрасно вдохнула раз-другой, не придумав никакого ответа.
На ее счастье, со скрипом отворилась дверь, под навес упал желтый отсвет огня, повеяло душноватым теплом избы. Вышла сперва Пожитова старушка, потом Радонега.
– Ты чего здесь? – изумилась свекровь, в свете из двери обнаружив рядом Вито. – Я думала, ты дома давно, у мужа под боком!
– Я иду! – поспешно ответила Вито. – Идем, Ляска.
Она направилась через двор к воротам, будто очень спешит, боясь, как бы Негоча не побежала за ней и не стала добиваться ответа. Но позади раздавался голос Пожитовой старушки, Негоча что-то ей отвечала. Ей бы теперь не разговаривать, а со всех ног домой бежать. До Доброжи версты три ли четыре, как бы не заплутала в метели, встревожилась Вито. Оставить бы ее ночевать – да нельзя жене без мужнего позволения проводить ночь вне дома. Авось дойдет – она эту дорогу хорошо знает, и в девицах на супредки сюда, бывало, бегала. Но и сама Вито ускоряла шаг, придерживая тяжелые полы длинной шубы; хорошо, никто не видит, как молодая госпожа воеводского дома бежит, точно утка, увязая в снегу. Воображая себя уткой, Вито развеселилась и даже засмеялась бы, если бы не боялась нахватать ртом снега.
Когда она наконец вломилась в собственную избу, здесь только Берянка, ее новая челядинка из той же Доброжи родом, прилежно пряла при свете одного светильника. Увидев госпожу, встала и подошла снять с нее шубу. Свен еще не возвращался; Вито и обрадовалась этому, и захотела, чтобы он поскорее пришел. Но у Олава мужчины сидят, бывает, и за полночь, к тому же сейчас здесь Эйлав, сетует на разрыв торгового мира с хазарами, а ему опять объясняют, что хакан-бек сам виноват и что если с тобой очень хотят поссориться, чтобы ограбить, то никакой мудрец не сохранит мира…
Избавившись от шубы, Вито подошла к печи, приложила озябшие руки к нагретым гладким камням. Ляска у двери отряхивала ее шубу от снега.
– Дай пить, – велела Вито Берянке: запыхалась, пока бежала, в горле пересохло.
С ковшиком на коленях села на ближний край лавки. Подол платья был мокрым от снега. Вито вздохнула. Негоча не шла у нее из ума.
– Негочу видела сейчас, Былемирову, из ваших, – сказала она Беряне. – Боюсь, не заплутала бы в метель.
Беряна скривила рот скобкой, дескать, ее дело. Былемиру она приходилась какой-то второй или третьей стрыйной сестрой, его жену знала только по девичьим супредкам и весенним игрищам былых лет – та была родом из Всевижи. Сама Беряна была года на два старше и Вито, и Негочи, но ее отец не мог набрать на приданое восьми дочерям и отправил ее зарабатывать на него самой, благо Свенельд давал полгривны серебра в год.
– Доберется, – Беряна подавила зевок. – Вольно ж ей на ночь глядя бегать, да в метель… Будто дома не с кем прясть. Видно, Былимка ей воли много дает.
Вито слегка покачала головой, обеими руками сжимая маленький резной ковшик с утиной головой на ручке. Выглаженные бока его казались шелковыми, и весь он так ловко лежал в ладонях, что не хотелось выпускать. Это Велерад его вырезал – младший брат Свена, большой умелец. Все самые лучшие вещи из дерева и кости во всех трех домах были его работы: рукояти ножей, ложки, миски, блюда, ковши. Игрушки Веляси, его старшей дочки. Вторая появилась совсем недавно, но скоро и ей понадобится деревянное кольцо, чтобы грызть, как начнут резаться зубки… Вито улыбнулась, закрыв глаза. Когда у нее наконец будет дитя, Велько и ему вырежет и кольцо, и игрушки – лошадок, птичек, лодочку. А потом, лет через шесть – деревянный меч, точно такой же, как Страж Валькирии у Свена, только маленький. У многих мальчишек, чьи отцы носили мечи, были такие. Велько будет рад… Вито уже прямо видела его за этой работой.
Что ее дитя будет мальчиком и воином, она не сомневалась. У Свена непременно должен быть сын, такой же, как он сам. Сильный, отважный, уверенный…
В мысли снова влезла Негоча – тревожные глаза среди складок платка, взволнованный, яростный голос, приглушенный ветром… Вито быстро открыла глаза, надеясь прогнать
