Придворная роза - Аманда Маккейб

Джон вспомнил серые глаза Селии, которые, глядя на него, сделались холодными, как зимнее небо, и помрачнел.

— А вот и не все, — пробормотал он.

— Что? Не говори только, что женщина отказала сэру Джону Брэндону! Это как если бы над Тауэром увидели летящих свиней. Неужто настали тяжелые времена?

Джон швырнул в улыбающуюся физиономию приятеля тяжелый том. Маркус перехватил фолиант и метнул назад.

— Я и не надеялся дожить до этого дня, — продолжал Маркус. — Неудивительно, что ты такой пришибленный.

— Веселись, пока ты в состоянии, — ответил Джон. — Очень скоро мы двинемся в этот проклятый заледенелый Эдинбург.

Маркус сразу стал серьезным:

— Да уж, не могу сказать, что в восторге от задания — состоять нянькой при неотесанном напыщенном пьянчуге. Его и сам дьявол не спасет от бед.

— Думаю, что от этой нашей поездки ожидают многого, — сказал Джон.

Маркус подался вперед, уперев ладони в колени:

— Ты говорил с Берли?

— Нет пока, но завтра нас наверняка вызовут.

— Это будет то же, что поездка в Париж? Джон вспомнил Париж и то, с чем там пришлось столкнуться. Измена, опасность… сожаления по поводу того, что произошло с Селией.

— Шотландская королева для Елизаветы все равно что шип в заднице.

— И нам придется его вырвать?

— Боюсь, что да. Так или иначе. — А ему предстоит справиться с собственным шипом — у которого на самом деле такая белая мягкая кожа. — Королева посылает в Эдинбург еще кое-кого.

Маркус застонал:

— Это помимо Дарнли и его дружков?

— Да. Мистрис Селию Саттон. — Стоило ему лишь произнести ее имя, как внутри у него все сжалось. Воспоминания о нежных чувствах, которые он к ней некогда питал, не отпускали.

— Селия Саттон? — широко раскрыл глаза Маркус. — От ее ледяного взгляда у меня яйца замерзают.

Джон хрипло хохотнул, вспомнив свое недавнее состояние. Мгновенное возбуждение от одного ее взгляда, прикосновения, запаха ее кожи.

— Ей предстоит стать личным агентом королевы — а официально знаком расположения Елизаветы к ее кузине.

— Могла бы с тем же успехом и колечко отравленное подарить, — съехидничал Маркус. — Хотя в этой мистрис Саттон есть что-то такое… — Он не окончил фразы, и его глаза вопросительно устремились на Джона.

Тот вскинул руку:

— Лучше помолчи.

Они знали друг друга с таких давних пор, что Маркус хорошо понял предостерегающий взгляд Джона. Пожав плечами, он поднялся с кресла.

— Твои чувства касаются только тебя, — произнес он, — какими бы странными они ни казались. Так же как мои — только меня. А теперь мне пора идти одеваться на бал. У меня совсем мало времени осталось, чтобы завоевать благосклонность леди Фелиции, прежде чем мы отправимся в этот ад.

Маркус вышел, снова оставив Джона наедине с его мыслями. Он посмотрел в окно, за которым быстро опускалась морозная зимняя ночь. Вдоль набережной мерцали факелы — единственный источник света в накрытом тьмой городе.

Он уже чувствовал себя в аду. Он пребывал в нем уже три года, с тех пор как предал Селию, и потому потерял ее навсегда. Единственную женщину из всех, с кем сводила его бурная жизнь, с которой он отважился представить себе совместное будущее.

Селия наблюдала в маленькое зеркало, как служанка расчесывает и заплетает ее волосы, затем скручивает в тугой узел. Она снова радовалась, что королева предоставила ей комнату на отшибе, вдалеке от любопытных глаз и праздных языков. Сейчас любой, всмотревшись в нее пристальнее, заметил бы смятение в ее глазах, ее дрожащие руки.

Она сжала их на коленях, спрятав поглубже в меховую отделку платья. Сейчас ей предстоит отправиться на бал и там улыбаться и разговаривать как ни в чем не бывало. Предстоит присматриваться и прислушиваться, разузнать все, что можно, о скрытых причинах этой внезапной поездки в Эдинбург. Быть настороже, контролировать каждый шаг, как всегда.

Она закрыла глаза, внезапно почувствовав сильную усталость. Последние три года ей приходится быть настороже каждый день, каждую минуту. Неужели теперь вся оставшаяся жизнь будет такой? Она боялась, что так. Томас Саттон умер, но туго натянутые нервы и настороженность остались с ней.

Она бессознательным движением потерла плечо. Оно давно зажило, но Селия была уверена, что временами ощущает боль. Она много сил положила, чтобы научиться владеть собой, и теперь не могла снова уступить завоеванное. Только не из-за него!

Перед ее закрытыми глазами появилось лицо Джона Брэндона, выступившее из таинственного полумрака, синие глаза заглядывали ей в самую душу и словно видели сквозь ее доспехи то, что было так тщательно за ними спрятано. Прикосновение его рук всколыхнуло в ней столько воспоминаний о, казалось, забытых ощущениях, которые она считала давным-давно умершими и погребенными, которые никогда уже не рассчитывала испытать, поскольку ее брак убил их.

Один взгляд Джона напугал ее сильнее, чем все побои Томаса. Потому что Томас на самом деле никогда не знал ее и не обладал ею. Она всегда таила от него свое настоящее «я», как ни пытался он выбить его из нее. Но Джон владел ею до кончиков ногтей, обладал всем, что она могла предложить, но теперь все это было утрачено — по его вине.

— Вы здоровы, мистрис Саттон? — услышала она голос служанки, вернувший ее в настоящее.

Селия открыла глаза и вежливо улыбнулась девушке:

— Немного голова разболелась. Ничего, сейчас все пройдет.

— Может, не затягивать туго так волосы? Сейчас модно выпускать локоны, здесь и здесь.

Селия изучающе взглянула на свое отражение в зеркале. Волосы уже были причесаны как всегда — тяжелые черные волнистые пряди туго заплетены в косы и заколоты узлом на затылке. По случаю бала его покрывала сетка из черного бисера, единственное допускаемое ею украшение волос. И это тоже было частью ее брони.

— Нет, оставь так, — возразила Селия, вдевая в уши гагатовые серьги. — А сейчас одеваться. — Она скинула халат и позволила служанке надеть на себя платье — лиф и верхняя юбка из черного бархата, корсаж с длинным мысом спереди отделан блестящей фиолетовой парчой и расшит гагатовыми бусинами, нижняя юбка тоже парчовая. Рукава черные, перевязанные фиолетовыми ленточками. Туфли и даже подвязки на белых шелковых чулках черные. Томас вот уже много месяцев как мертв. Можно отказаться от траура и снова носить яркие цвета — синие, зеленые, как она любила раньше. Но ей необходимо было напоминать себе о том, что с ней случилось и чего она поклялась больше никогда не допустить. Ее устраивал траурный сумрак. Она протянула служанке руки, позволяя зашнуровать рукава и выпустить наружу складки белой нижней рубашки между лентами. Задумчиво глядя в камин, Селия позволила мыслям вернуть ее в тот день, когда она встретила Джона…