Мизери - Стивен Кинг

— Прошу вас, — взмолился он. — Не возражаю, но…

Ее раскрытая левая ладонь наклонилась, и капсулы с тихимщелчком перекатились на правую.

— А что, если я ее прочту? Вы не возражаете, если я почитаю?

— Нет… — Кости его разбились вдребезги, и в ноги вонзилисьбесчисленные осколки битого стекла. — Нет… — Он попытался улыбнуться, отчаяннонадеясь, что ему это удастся. — Нет, конечно, нет.

— Дело в том, что я никогда бы не решилась так поступить безвашего позволения, — серьезно произнесла она. — Я слишком вас уважаю. По правдеговоря, Пол, я ведь вас люблю. — Внезапно ее щеки вспыхнули тревожным малиновымцветом. Одна капсула упала с ее руки на одеяло. Пол потянулся за ней, но Энниоказалась проворнее. Он застонал, но она не обратила на это внимания, толькоподобрала капсулу и вновь посмотрела в окно отсутствующим взглядом. — Вашуфантазию, — сказала она. — Ваше творчество. Я только это имела в виду.

Он пробормотал в отчаянии, хотя думать мог лишь об одном:

— Я знаю. Вы — моя самая большая поклонница.

Она не просто разогрелась на сей раз: она вспыхнула.

— Точно! — выкрикнула она. — Вот именно! И вы не будетевозражать, если такая… такая любящая поклонница почитает вашу новую книгу?Правда, ваши книги про Мизери нравятся мне больше других.

— Не возражаю. — проговорил он и прикрыл глаза. Не возражаю,хоть наделай из рукописи бумажных шляп, только… пожалуйста… я умираю.

— Вы очень добры, — мягко сказала она. — Я знала, что вытакой. Я вас таким и представляла, когда читала ваши книги. Человек, которыйпридумал Мизери Честейн, то есть сначала придумал, а потом вдохнул в нее жизнь,не может быть другим.

Тут ее пальцы, такие невероятно близкие теперь и доотвращения желанные, оказались у него во рту. Он втянул в себя обе капсулы ипроглотил их еще до того, как успел поднести к губам стакан с водой.

— Как маленький мальчик, — произнесла она; он не видел ее,так как до сих пор не открыл глаза, к которым уже подступили жгучие слезы. —Хороший мальчик. Я у вас столько всего хочу спросить… столько всего хочуузнать…

Она поднялась, и пружины кровати скрипнули.

— Нам будет хорошо здесь, — сказала она, но Пол так и неоткрыл глаза, хотя сердце его заколотилось в ужасе.

8

Он поплыл. Прилив вернулся, и он поплыл. Какое-то время всоседней комнате работал телевизор, а потом умолк. Время от времени били часы,и он старался сосчитать удары, но в промежутках проваливался в забытье. IV.Внутривенно. По трубкам! У вас следы на руках.

Он приподнялся на локте, потянулся к лампе и в конце концовсумел зажечь ее. Он взглянул на свои руки и увидел бледные розовато-коричневыепятна на локтевых сгибах, а в центре каждого пятна запеклась черная кровь.

Он снова лег и стал глядеть в потолок и прислушиваться кзавываниям ветра. Итак, посреди зимы он оказался на пороге смерти наедине сженщиной, у которой не в порядке голова, которая вводила ему питательныйраствор в вены, пока он лежал без сознания, и которая обладает, похоже,бесконечным запасом одурманивающих таблеток, и эта женщина не сообщила ни однойживой душе о том, что он находится здесь.

Все это важно, но он уже начинал понимать, что есть кое-чтоеще более важное: начинается отлив. Он принялся ждать звонка ее будильника.

Будильник наверху прозвонит очень не скоро, но уже пораждать.

Она помешанна, но она нужна ему. В какое же неприятноеположение я попал, подумал он и уставился невидящими глазами в потолок, а налбу у него опять выступили капельки пота.

9

На следующее утро она снова принесла ему суп и сказала, чтопрочитала сорок страниц «книги-рукописи». Еще она сказала, что эта книгапоказалась ей хуже других.

— Тяжело следить за сюжетом. Рассказ скачет взад-вперед вовремени.

— Это такой прием, — ответил Пол. Он находился где-то наполпути между настоящей болью и ее полным отсутствием, поэтому мог чуть лучшевникнуть в смысл ее слов. — Просто литературный прием. Персонаж… персонажопределяет форму повествования. — Он смутно предполагал, что рассказ о литературныхприемах может заинтересовать ее, даже увлечь. Бог свидетель, когда он былпомоложе, ему случалось читать лекции, и слушателей необыкновенно интересовалалитературная кухня. — Понимаете, сознание мальчика взбудоражено, и вот…

— Вот именно! Он очень взбудоражен и из-за этого не такинтересен. Не то чтобы он совсем неинтересен — я уверена, у вас не может бытьнеинтересных героев, — но не так интересен. А сколько грубостей! Ругательствапопадаются через слово! В нем нет…

Она замолчала, подбирая слово и продолжая в то же времякормить его супом. При этом она регулярно вытирала ему рот, когда в углахскапливалась слюна. Делала она это почти не глядя, как опытная машинистка,печатая, почти не смотрит на клавиатуру, поэтому он догадался, что в свое времяона была медсестрой. Не врачом, нет: врач не чувствует с такой точностью, вкакой момент у пациента начинает течь слюна.

Если бы метеоролог, сказавший тогда в прогнозе, что грозапройдет стороной, был таким же профессионалом в своем деле, как Энни Уилкс всвоем, я не попал бы в эту проклятую дыру, с горечью подумал он.

— В нем нет благородства! — неожиданно выкрикнула она,подскочила на месте и чуть не пролила говяжий суп с перловой крупой ему налицо.

— Согласен, — покорно произнес он. — Энни, я понимаю, что выимеете в виду. Верно, благородства в Тони Бонасаро нет. Он — парень из трущоб истарается вырваться из дурного окружения, а эти слова… как вам сказать… их всеговорят в той…

— Да нет же! — перебила она и метнула на него яростныйвзгляд. — Когда я приезжаю в город и иду в магазин, как вы думаете, что я тамделаю? Что я, по-вашему, говорю? «Ну-ка, Тони, дай мне своего гребаного свиногокорма, долбаной кукурузы и дерьмовых таблеток»? А он что должен ответить? «Хренс тобой, Энни, вовремя ты пришла»?

Она снова взглянула на него; лицо ее было похоже на небоперед ураганом. Он испуганно откинулся на подушку. Суповая миска дрожала в ееруках. Одна капля упала на одеяло, за ней вторая.

— А потом я пойду в банк и скажу миссис Боллингер: «Тут уменя, бес его знает, какой-то чек, так что валяй, задница, выкладывай капусту,пятьдесят баксов, ну, шевелись»? И что, вы думаете, когда меня приводили кприсяге в Ден…

Мутная струя говяжьего бульона хлынула на одеяло. Женщинамолча наблюдала за ней, потом перевела взгляд на Пола, и лицо ее перекосилось.