Опасный лаборант - Юрий Гаврюченков

– Хлебнули вы в этом АСПТР, – с сочувствием вздохнул Казаков.

– Ерунда, – Денису было неловко, что он влез со своим ужастиком в воспоминания заслуженных научных работников, история казалась ему глупой и ничтожной по сравнению с драмами Арктики.

– Я так понимаю, что трагических экспедиций не было только у Арины Дмитриевны, – саркастически усмехнулся Смольский.

– И у Белкина, – добавил Казаков.

– У Белкина теперь есть.

Денис криво улыбнулся, вынул руки из карманов и следом до половины выдернул наваху. Она с удивительной цепкостью хваталась хвостом, словно не хотела сидеть в темноте и духоте, а стремилась наружу, к солнцу. «Она на свет лезет! Положительный фототаксис», – мелькнула в голове Муромцева несвоевременная мысль, потому что надо было спешно что-то предпринимать, дабы не показывать старшим окровавленного ножа, но вместо этого лаборант неловко попытался затолкать наваху назад, а она упёрлась в шов и застряла.

– Что у вас там? – заинтересовался Казаков.

– Это? – как можно небрежнее спросил Денис.

Страх куда-то пропал. Вместо него возникло чёткое понимание, что надо действовать быстро и дерзко. Как в армии. Он достал нож, повертел в руках, убрал обратно в карман.

– Это наваха. В магазине на ксенолофофору поменял, она у меня в качестве талисмана висела.

И он в красках описал портовые трущобы, ножевой магазинчик, выгодный торг. Всё, что было после, Денис опустил, будто вырвал из памяти страницу с воспоминаниями и бросил в мусорную корзину. Это получилось на удивление легко.

– Ого! – искренне порадовался Казаков. – Продуктивней всех нас сходили в город. Если вы станете так же добычливо работать на банках Атлантики, за судьбу экспедиции я могу быть спокоен.

Смольский же вздохнул и печально глянул в окно.

– Из всех достопримечательностей Лиссабона вы избрали клоаку, Денис, – с пренебрежением констатировал он, и лаборант понял, что ведущий научный сотрудник ему попросту завидует.

Яхта называлась «Морская лисица». Это была обшарпанная посудина с корпусом из стеклопластика длиной пятнадцать метров, шириной четыре с половиной, водоизмещением пятнадцать и семь десятых тонн, общей площадью парусности сто десять квадратных метров и стосильным спиртовым движком. Гибридный двигатель вырабатывал ток, заряжал аккумуляторы и подавал напряжение на электромотор, который крутил гребной винт. Также от проточных батарей запитывался холодильник, помпа, портативный компрессор высокого давления, а при необходимости и кондиционер. Когда-то «Морская лисица» была белоснежной красавицей для толстосумов, однако благословенные времена канули в Лету и теперь она превратилась в орудие сбора инопланетных трофеев, утратила лоск, но сохранила элегантность обводов, как состарившаяся светская львица.

– Чего вы хотели? – возмутился агент российского торгового представительства, когда Арина высказала ему всё что думает по поводу такого фрахта. – Вам нужен был парусник с холодильником? Вот вам парусник с холодильником. Попробуйте поищите другой. Я вам всё быстро нашёл, а вы, вместо спасибо, мне тут выговариваете. Это лучшее за ваши деньги, Арина Дмитриевна. Да, это не трёхмачтовая шхуна, но зато она специально оборудована, и команда знает своё дело. Они профессионально занимаются морским промыслом и не прочь заработать, взяв на борт пассажиров. Вам только кажется, что если город возле моря, то в нём нет отбоя от желающих вывезти вас к чёрту на рога. Тем более, на банки пришельцев, там опасно. Если бы вы платили больше, то ещё куда бы ни шло, а так радуйтесь, что удачно подвернулась «Морская лисица». Команда отгуляла на берегу и готова выйти хоть завтра.

Арина плюнула и подписала каботажный договор в кабинете начальника порта.

Капитан и владелец яхты Жозе да Силва был мясистым мужиком с тяжёлым взглядом. Когда Денис впервые приметил его, то решил, что выгнанный с флота за пьянство биндюжник вызвался проводить учёных к судну, и подумывал, как половчее нагрузить его багажом, однако Арина вовремя представила капитана. Тут удивился даже экспедиционный волк Казаков. Таких капитанов на его веку ещё не было.

Нанятый за пару евро грузовичок привёз в порт отрядное имущество. Перекидав в очередной раз гору тюков и ящиков, Денис утвердился во мнении, что Смольский отлынивает, а Арина пашет наравне со всеми с мощностью в одну мужскую силу, невзирая на должность руководителя.

Расположенный в сотне километров от столицы Синиш также подвергся жестоким ударам стихий, только средств на восстановление у него было значительно меньше. На городке лежал отчётливый отпечаток разрухи. Возле моря целые кварталы оказались смыты и впоследствии хаотично застроены беженцами из Бразилии. Старые здания, возведённые из кирпича и камня, выдерживали наводнения со стойкостью ветеранов, но выглядели как изрядно повоевавшие фронтовики. Облезлые, с длинными трещинами вдоль фасада, они щерились провалами на месте обвалившихся балконов и пестрели язвами там, где осыпалась штукатурка. Местами на улицах торчали зубья руин с горками поросшего травой щебня. Оттуда высовывались ржавые куски металлических конструкций и обломки мебели. Всё это придавало пейзажу невероятно фантастический вид. «Стигматы упадка», – желчно назвал их Смольский, однако под ярким синим небом раны, нанесённые пришельцами, не казались отвратительными. Под южным солнцем отсутствие всяких попыток реставрации выглядело жизнерадостной беспечностью. Легкомысленность португальцев лаборант уже начал принимать как само собой разумеющееся. Даже босяцкая внешность капитана да Силвы не могла его надолго смутить.

Смущала Муромцева жуткая неопределённость его теперешнего бытия. Инициатива Арины по скорейшему выходу в море привела к тому, что бумаги она подписывала практически без разбора. Денис заметил, какой она вернулась от начальника порта, а когда увидел капитана и судно, то почувствовал себя виноватым. Ему стоило немалых трудов скрывать от старших коллег нервозность и подавленность. Он хоть и понимал, какой сволочью был вожак уличных грабителей, но всё равно крепко раскаивался, что пырнул человека ножом. «Преступление и наказание» Муромцев в школе считал устаревшей нудятиной. Только сейчас, оказавшись в роли душегуба, ему открылось, что Достоевский не лгал и что терзания Раскольникова есть не нагромождение чуши рефлексирующим интеллигентом, а вполне реальное нравственное страдание, со знанием дела описанное классиком. Проворочавшись всю ночь без сна, Денис начал прозревать в школьной программе и людях, её составлявших, что-то совсем нехорошее. Что именно, сформулировать для себя не смог, однако стремление чиновников Министерства образования обучить невинных подростков знанию тёмной стороны жизни ему категорически не понравилось.

День принёс облегчение в тяжком труде. Погрузочно-разгрузочные работы выполнялись почти бегом. Научные сотрудники только диву давались невесть откуда взявшемуся трудовому энтузиазму лаборанта. Казаков в шутку пытался выяснить, не принимал ли Денис в трущобах чего запретного, но получил в ответ хмурое молчание и отстал.