Кукла крымского мага - Мария Спасская

Я неопределенно дернула плечом. Караджанов увидел мой жест в зеркало и подхватил:

— Вот и я говорю. Так что, Женечка, атмосфера в квартире вашего отца, мягко говоря, нездоровая. Прямо — жуткое местечко. От этого Сирина так и веет смертью.

Тимур Гасанович попросил водителя поддать газку и замолчал, глядя на дорогу, серой лентой летящую под колеса авто. Затем сухо проговорил:

— Мне кажется, ваш отец, Женя, умер не своей смертью. У Сирина были все шансы убить его так, чтобы комар носа не подточил. Ведь он врач, хирург! Думаю, он имеет далеко идущие планы присоединить себе освободившуюся комнату и сделает все, чтобы вы от нее отказались. И вот что я вам скажу. Если Викентий будет предлагать вам выкупить комнату отца, не раздумывая, соглашайтесь. А то, боюсь, вас ждет та же участь, что и Максика.

Я покосилась на Караджанова. Полная чушь! Сирина никто не заставлял извещать меня о смерти родителя. Если он планирует завладеть всей квартирой, в его интересах помалкивать. Однако Викентий Палыч для чего-то позвонил и уведомил меня о дате похорон, и это самое надежное его алиби. Но, с другой стороны, сосед, возможно, опасается Алики. Может, Сирин по каким-то своим причинам счел, что ему будет выгоднее, если я унаследую освободившуюся комнату, оттого и вызвал меня в Питер? В любом случае ситуация становится интересной. Алика считает, что к смерти отца приложил руку Караджанов, Тимур же Гасанович кивает на Сирина.

— Если имеются сомнения в естественных причинах смерти папы, то почему не делали вскрытия? — вслух удивилась я.

— Жара, май месяц. — Караджанов задрал подбородок и почесал поросший бородой кадык. — Да никто и не настаивал на вскрытии, — добавил он. — Как известно, для этой процедуры требуется заявление родственников, а вы, Женя, честно говоря, примчались с корабля на бал, когда уже могилу закапывали.

В голосе его прозвучало осуждение, и я с трудом подавила досаду, готовую вот-вот вырваться наружу. Кого я спрашиваю? Караджанова, которого подозревают в убийстве свои же сотрудники? А вдруг он действительно убийца? Так. Стоп. Не хватало затеять расследование! Зачем мне все это? Отца я не знала, а уж людей, которые его окружали, и подавно. Наследство? Жила же я все эти годы без дачи и комнаты в питерской коммуналке, и неплохо жила! Может, имеет смысл оставить все, как есть, и вернуться домой? Но вместо того, чтобы попросить остановить машину, я не без сарказма спросила:

— А что же Алика Николаевна не написала заявления? Она же считает себя гражданской женой отца и даже сообщила, что носит под сердцем папиного ребенка!

— Да что вы? — удивился шеф редакции. — В самом деле? Алика Боярская беременна от Мерцалова? Я ничего об этом не знаю. Мне казалось, что Алика встречается с Илюшей. То-то я думаю, с чего это она вдруг так по Максику убивается? Надо же, гражданская жена. Чудны дела твои, господи!

Он помолчал и, обернувшись, кинул на меня игривый взгляд и растянул в улыбке широкие губы.

— Простите, Женечка, мое любопытство. А вы в какой сфере трудитесь?

— Я тоже журналист, — откликнулась я.

— Не может быть! — еще шире заулыбался Караджанов. — И в каком же издании?

— Я пишу для центральной газеты подмосковного города, в котором живу, — пустилась я в объяснения. — Так, ничего особенного. В основном освещаю события культуры.

— Так, значит, мы с вами коллеги! — так и искрился радостью отцовский начальник. — Ну что же! Ваш папа был превосходным обозревателем литературных новинок. Если захотите сменить область творчества, всегда милости просим!

* * *

Машина затормозила у дверей восточного ресторана, переливающегося затейливыми огнями. На сверкающей вывеске арабской вязью тянулось трудно читаемое название. Тимур Гасанович выбрался из салона первым, распахнув заднюю дверцу, галантно предложил мне руку. Несмотря на дождь, перед входом в ресторан толпились добравшиеся раньше нас сотрудники редакции, ожидая разрешения Караджанова заходить внутрь. Шеф вальяжно проследовал в заведение, и только после этого следом двинулись остальные гости. За маленькой прихожей с гардеробом просматривался просторный зал, разделенный на зоны невысокими перегородками по принципу купе. Для поминок отвели дальнюю часть зала, где перегородок не было, а возвышался буквой «п» длинный стол, заставленный бутылками со спиртным, разнокалиберными бокалами, тарелками под закуски и приборами. Караджанов уселся в верхней, короткой части литеры, усадив меня, на правах близкой родственницы покойного, по правую руку от себя. Слева от начальства расположился невзрачный человечек с проплешиной, о котором Илья, пристроившийся с другого моего бока, шепотом сообщил, что это финансовый директор. Меня позабавило, что парень откровенно заигрывает со мной, нимало не смущаясь прискорбными обстоятельствами нашего знакомства. Алика села с другой стороны стола, всем своим видом показывая, что до меня и Ильи ей нет никакого дела. Надо же, а Караджанов говорил, что они встречаются!

В ресторане народ начал отходить после утомительного похоронного процесса. Послышались смешки и громкие возгласы, звон бутылок о бокалы и краткие тосты «хороший был мужик, пусть земля ему пухом»… Нерасторопная официантка с достоинством королевы обносила гостей закусками, расставляя перед каждым его порцию. Я с тревогой смотрела, как Караджанов опрокидывает стопку за стопкой, подливая водку себе и финансисту из стоящей напротив них бутылки. Я сразу дала понять, что в спринтерском забеге без закуски участвовать не буду, и Тимур Гасанович потерял ко мне интерес, отвернувшись в противоположную сторону. Разносчица успела обойти половину гостей, когда Караджанов вдруг хватил кулаком по столу и на весь зал гаркнул:

— По какому праву?

Финансовый директор вжал голову в плечи и принялся его увещевать:

— Тише, Тимур Гасанович!

— Что тише? Что тише? — проревел шеф редакции. — Я спрашиваю, по какому праву Мерцалов узурпировал общение с Грефами? Я, может, тоже хочу регулярно брать у них интервью! А дорогой покойничек настроил Грефов против нас, и Элла бросилась от меня бегом, как только увидела на кладбище!

Главный редактор рывком развернулся ко мне и глянул в лицо мутными пьяными глазами.

— Теперь, вот, доченька Максимкина примчалась! — ернически сообщил он на весь ресторан. Из-за одной из перегородок в середине зала показалось любопытное щекастое лицо с тонкой ниточкой усов и, одобрительно крякнув, скрылось обратно. — Тоже, между прочим, журналист! — гремел Караджанов. — Грефы небось надеются, что теперь она будет в «Невском эстете» статейки о них писать! Вот уж дудки, пусть не рассчитывают! Я не возьму эту провинциальную девицу даже полы у нас мыть! Пусть сидит в своей заштатной газетенке и не высовывается! Не хватало мне еще одну змею на груди пригреть!

Новый удар кулака по столу подкрепил его слова. Толстые губы в бороде вытянулись в трубочку, выплевывая злобные ругательства и напоминая осьминожий клюв в обрамлении щупалец.

— Мы всей редакцией ломаем головы, что за гаденыш накатал на меня донос в прокуратуру! А тут и думать нечего! Судя по наглым Максимкиным глазам, это он, паскуда, меня вложил! Я его к стенке неопровержимыми доказательствами прижал, а он лишь смотрел и ухмылялся! И у доченьки его такие же подоночные глазенки! Ишь, сидит, как ни в чем не бывало!