Опальная красавица - Елена Арсеньева

Дождь грянул как проклятие небес. Караульные уже черезнесколько мгновений оказались по колено в жидкой грязи, а тех, кого они искали,и след давно простыл! Наводчик уверял, что ночные грабители с узлами, полными серебрянойутвари и меховой рухляди, выбрались из дома купца Пищенкова через окно назадний двор, оттуда через забор на Сергиевскую, потом через овраги прошли наПокровку и будут пробираться на Варварку. Здесь их ждала засада. Именно сюдавсегда приходила шайка с награбленным, чтобы исчезнуть без следа.

Осечки быть не могло. Однако всего-то и дождалиськараульщики, что в дымину пьяной троицы с пустыми руками и карманами. Мужикитоптались посреди огромной лужи как раз при повороте на Варварку, с явным намерениемискупаться в грязи. Они вовсе лыка не вязали, так что даже на гауптвахте ничегоне добились, кроме бессвязного рассказа о том, что они пришли в Починокпродавать дуги, да все заработанное и спустили нынче в кабаке. Историяпривычная, так что мужикам отмерили по паре тычков и отпустили с богом. То естьпромахнулась нижегородская сыскная канцелярия и нынче. Гришка-атаман опятьвокруг пальца обвел!.. Как, впрочем, и всегда.

Когда вдруг караульный офицер велел заново проследить весьпуть грабителей: а вдруг они где-то затаились и выжидают, ливень ударил вполную мощь. И пока двое борзых псов вновь прошли в темноте от Сергиевской доВарварки, оба вымокли до нитки и мечтали только, как бы скорее добраться досухих стен. Однако возле той же лужи на повороте невольно приостановились,привлеченные забавным зрелищем. Как раз посреди грязищи торчала накренившаясякарета, две лошадки рвали жилы, силясь ее вытянуть, трое лакеев корячились вгрязи: кто подводя вагу под колесо, кто приподнимая возок, а на облучке ярилась,хлеща кнутом не столько лошадей, сколько слуг, красивая, мокрая и злая барыня,благим матом крича на свою косорукую да нерадивую дворню.

Караульщики, со свойственной русскому человеку привычкоюнепременно впутаться в чужую заботу, вознамерились было помочь ивытолкнуть-таки возок на твердую землю, но кнут в руках рассвирепевшей барынькине разбирал ни правого, ни виноватого, а потому солдаты отправились восвояси,забыв о тех, кого преследовали, и думая лишь о том, долго ли еще маятьсяпосреди лужи сердитой бабенке и ее неуклюжей челяди.

Караульные слишком устали и вымокли. Но если бы кто-то изних набрался сил и воротился на то же место минут через пять, он бы глазамсвоим не поверил, увидав, что перекошенная карета вмиг выправилась; утомленныелошадки взыграли; слуги проворно накидали в повозку какие-то мокрые узлы,выуживая их из лужи. Потом двое вскочили на запятки, один – на облучок, отобраввожжи у барыни, которая перебралась внутрь кареты, на узлы; и лошади, с меставзяв во всю прыть, вылетели на Варварку, где вскоре и остановились возлекрасивого, утопавшего в саду одноэтажного дома, принадлежавшего графамСтроиловым.

Лакеи, стоявшие на запятках, занесли узлы в подвал, потом, очем-то перемолвившись с кучером, канули в ночь. Кучер помог барыне выйти,стукнул в дверь. Отворил слуга, который, охая и крестя беспрерывно зевающийрот, повел упряжку на задний двор; барыня с кучером вошли в дом.

В приемной комнате на софе притулилась горничная девушка,ждавшая госпожу, но сморенная сном. Барыня, не замедляя шагов, бросила рядом снею мокрый салоп, скинула хлюпающие башмаки и устремилась дальше босая, на ходурасстегивая и развязывая платье и словно бы не замечая кучера, который молчаследовал за нею.

Пока миновали все семь комнат, на полу остались лежатьплатье, косынка, две нижние юбки и чулки, а барыня в одной рубашонке, котораятоже отсырела и липла к телу, отворила дверь в спальню.

Здесь кучер зажег четырехсвечник, задернул тяжелые занавесина окне и принялся разводить огонь в синей, муравленой, узорчатой печке. Онсодрал мокрую пестрядинную рубаху-голошейку, комком кинул ее в угол и остался водних портках и босиком.

Барыня раскрыла постель, взбила подушки, нимало не стыдясь,сняла рубашку и забралась на высокую кровать. Она долго перекатывалась с бокуна бок, возилась, устраиваясь поудобнее, наконец затихла.

Тем временем огонь в печурке разгорелся; кучер закрылдверцу, оглянулся.

Барыни даже видно не было под пышным пуховым одеялом. Оносторожно потянул за краешек и вдруг сорвал его одним движением, открыв молодуюженщину, свернувшуюся клубочком, подтянув к подбородку розовые, озябшие колени,и закрывшую глаза.

Она делала вид, что спит. Ресницы подрагивали, на шеетревожно билась голубоватая жилка.

Он долго смотрел на нее, потом осторожно провел пальцем поузкой босой ступне, и молодая женщина, фыркнув от щекотки, распрямилась такстремительно, что он невольно отшатнулся.

– У тебя волосы мокрые, – сказал он, подняв с подушки однуиз ее длинных темно-русых кос, и провел пушистым кончиком по своей щеке, чутьприжмурив глаза от удовольствия, не отрываясь от созерцания обнаженного тела.

– У тебя тоже. – Она взглянула на его светлую кудрявуюголову, потом медленно повела взором по загорелой широкой груди к впадинеживота и ниже, к бедрам, облепленным мокрыми портками. – У тебя тоже...

Под этим бесстыдным взглядом он нервно сглотнул, усмехнулсяи коснулся кончиком косы ее груди и живота, как бы повторяя движение ее взорапо своему телу.

Молодая женщина сморщила носик, колыхнулась всем телом так,что кучер не выдержал и, накрыв ее грудь ладонями, припал губами к горячейвпадинке у горла.

Когда выпрямился, увидел, что ее взгляд затуманился.

– Погаси свет, – велела она, нахмурясь.

Он покачал головой, не отводя от нее глаз. Они были жарчеприкосновения, так что она вдруг согнула ноги в коленях и разбросала руки, агрудь вздымалась все выше, все чаще.

– Иди сюда! – властно сказала она. – Иди ко мне. Ну!

Он круто вскинул светлую длинную бровь.

– Я тебе не слуга, барынька моя! Слышь-ка? Ты меня попроси.Хорошенько попроси. Тогда, может быть...

– Может быть? – Ноздри ее гневно вздрогнули. – Ах, можетбыть?!

И вдруг так проворно дернула за вздежку его портков, что тесвалились, открыв ее взору всю его мощь, силу и слабость перед нею.

Она прямо смотрела в его зеленоватые глаза, ноготок ееуказательного пальца неспешно обводил все линии его худого, мускулистогоживота, сползая все ниже и ниже.

Он коротко вздохнул, потянувшись поймать эти пальцы, которыепричиняли ему не то наслаждение, не то муку, но тут ее дерзкая рука достигласвоей цели.