Нефритовый Грааль - Аманда Хемингуэй

— Такова ваша философия? — спросила она. — Врата, проход между мирами, и неземные силы, созидающие законы, по которым мы живем?

— Я не так уж оригинален. Давным-давно за меня все придумали другие. Я лишь следую проторенной дорогой.

— Мне нравится, как это звучит, — заметила Анни. — Люди говорят, что видят туннель, но мне больше по вкусу Врата. Дверь открывается в обе стороны. Быть может, я прошла сквозь нее и вернулась… Почему же тогда Натан не похож на Даниэля? Для этого у вас есть какое-нибудь объяснение?

— Нет, — ответил Бартелми. — Пока нет. Возможно множество объяснений. Мне нужно поразмыслить.

* * *

Детские годы Натана напоминали идиллию. Разумеется, недостаток счастливого детства в том, что ты слишком юн, чтобы оценить его. Натан с бездумным восприятием юности полагал, что счастье — доля большинства людей: несчастные среди них встречались мало и редко, и, пройдя через полосу страданий, они также обретут свою радость в жизни.

Отца у него никогда не было, так что он не тосковал по нему, но мамины рассказы о Даниэле вселяли в Натана чувство защищенности, уверенности в том, что за ним присматривает добрый дух, хотя — удивительное дело — у нее не сохранилось ни одной фотографии, чтобы показать сыну. Что до остального, то дядя Барти заполнял собой все возможное пространство — заполнял и переполнял; за ним, с его надежностью, тихой силой, скрытой за мягкими манерами, мальчик чувствовал себя как за каменной стеной. Анни, изо всех сил стараясь быть твердой и справедливой, поставила перед собой цель ни за что не выходить из себя ни при каких потрясениях и переживаниях, сопутствующих материнству; и это далось ей неожиданно легко. Денег всегда хватало, хотя не оставалось излишков, а мелкие дрязги и распри деревенской жизни не нарушали ее покой. Натан ходил в местную школу и отлично учился, играл в футбол зимой и в крикет летом. Другие дети восхищались им, правда, относились к мальчику с некоторой настороженностью, слегка обижаясь на его врожденный интеллект и нечто в нем самом, отличающее от остальных, — какое-то спокойствие, внутреннюю уверенность. Те немногие, что стали действительно близкими его друзьями, чувствовали себя отличными от других, обособленными, хотя Натан относился ко всем одинаково дружелюбно и вроде бы никого не выделял. Чаще всего он общался с Джорджем Фавном и Хейзл Бэгот, к искреннему недоумению одноклассников — ведь он мог выбрать себе в приятели самых популярных парней в школе. Джордж, застенчивый пухлячок, служил объектом насмешек других учеников и даже некоторых учителей; разволновавшись (что случалось с ним частенько), он начинал заикаться. Однажды его припер к стенке школьный громила Джейсон Викс; Натан заступился за друга:

— Оставь его в покое. Он не сделал тебе ничего плохого. Зачем обижаешь?

По толпе Джейсоновых дружков прокатился гогот.

— Да ведь он жиртрест и з-з-заика, а мамаша его…

— Не говорите так, — произнес Натан без злобы, но с решительным выражением на лице. — Я просил вас оставить его в покое.

— Хочешь вступиться, а? — Джейсон показал большой кулак.

— Попробую.

Взметнулся кулак, отшвыривая Натана к стене. Джордж бросился было на помощь своему заступнику, однако замер, побоявшись ввязываться в драку.

Натан распрямился; губа его кровоточила.

— А теперь пошел на… — приказал Джейсон. Хорошим манерам поведения и речи его обучали старшие члены семьи.

— Нет.

На сей раз Натан увернулся от удара, перехватил летящую руку и направил мимо себя в стену, добавив сверху вес собственного тела и навалившегося сзади Джейсона. Костяшки врезались в стену — Джейсон заорал, когда острая каменная крошка поранила руку до кости.

— Извини, — сказал Натан, — только на будущее оставь Джорджа в покое.

Дружки из шайки Джейсона могли бы наброситься на него, но не набросились. Быть может, они прочли достаточно подходящих книг или посмотрели достаточно фильмов, чтобы понять, что так поступают герои. А Джордж не задумываясь, по собственной воле, стал бы с той минуты рабом Натана — если бы только тот захотел.

Что же до Хейзл, то они с Натаном жили совсем близко друг от друга и дружили с пеленок — ссорились и мирились, вместе пускались в приключения, будь то вымышленные или настоящие. Миссис Бэгот работала в гастрономии, так что Хейзл частенько оставляли в книжной лавке, как бы под присмотром Анни; дети носились друг за другом вверх-вниз по лестницам, играя в шумные игры, или таинственно затихали, разглядывая чудесные книги, которые показывал своей гостье Натан: в тканевых переплетах, с желтеющими страницами и иллюстрациями. Если бы не он, Хейзл мало что прочла бы в своей жизни: в их семье чтение считалось занятием чуждым; мать предпочитала смотреть телевизор, а отец — посещать паб. Единственный ребенок, она часто замыкалась в себе и могла не разговаривать ни с кем часами; или же залезала на дерево и отказывалась спускаться — «наблюдала» или «думала», отвечала Хейзл, когда ее спрашивали о причинах подобных поступков. А вот с Натаном она разговаривала всегда. Порой у нее случались вспышки ярости, отпугивающие других детей; впрочем, такое происходило нечасто. Хейзл была чуть ниже своих сверстников, крепкая, с копной непокорных каштановых волос, которые мать вечно пыталась собрать в косичку, хвостик или пучок, но более короткие пряди упрямо выбивались, и девочка смахивала их на лицо, прячась за этой завесой. Мальчишки из класса не признавали ее лучшим другом Натана, потому что она была девчонкой, однако его это не трогало. И товарищи, и мать мальчика знали: если он что-то решил, его ничто не поколеблет.

А до Джорджа и даже до Хейзл существовал некий Лесовичок. «Твой воображаемый друг» — называла его Анни; Натан не возражал, хотя и не без тени сомнения, ибо считал, что «воображаемый» значит «ненастоящий», а Лесовичок был самым что ни на есть настоящим. Они виделись в саду Торнхилла; сад казался гораздо больше своих истинных размеров: с решетками, увитыми плетьми фасоли, с клумбами, целиком засаженными пряными травами, беспорядочно разросшимся кустарником, статуями, причудливо замаскированными под хитросплетениями листвы, и вовсе дикими уголками, где лес и сад смешивались воедино, — так что детская площадка маленького Натана не имела границ. Анни привыкла не беспокоиться о нем: если мальчик забирался куда-нибудь далеко, с ним рядом неизменно был пес. Но даже Гуверу никогда не доводилось видеть Лесовичка: тот был очень-очень пугливый — странное маленькое существо с удлиненным лицом, на котором доминировал огромный нос, и раскосыми глазами, глядящими в разные стороны от головы, как у животных. Тело его, худенькое, словно тростинка, было обтянуто коричневатой кожей, слегка пятнистой, меняющей тон в зависимости от окружения. Волоски топорщились на голове и спускались вниз по спине. Если Лесовичок и носил одежду, то Натан никогда этого не замечал — так, должно быть, она напоминала цветом кожу. Существо пояснило, что оно — житель леса, и если даже у него когда-то было имя, он его не помнит; так что мальчик и прозвал его Лесовичком.

— Ты давно здесь живешь? — как-то спросил Натан.