Северная война - Андрей Бондаренко

— В устье Невы, государь, всегда было очень многолюдно. По крайней мере последние лет двести — точно.

И русские часто посещали сии места, и шведы, да и чухонцы финские. Как же иначе? Места эти — страшно рыбные! Осетры здесь ловятся — волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный, сиг озерный, жирный, минога, корюшка… Сейчас, если посчитать хорошенько, то наберется деревенек тридцать пять жилых, если не больше. А если бы не наводнения страшные, которые частенько случаются в этих местах, то еще и больше было бы. Гораздо больше…

— Что, действительно бывают сильные наводнения? — спросил Егор, макая кончик гусиного пера в чернильницу.

— Очень сильные, господин генерал-майор! — уважительно ответил Прохор. — Скоро будем проплывать мимо развалин одного графского поместья, сами все поймете… Итак, мы идем по Малой Неве, по правую руку остров. В последнее время русские называют его Васильевским. Вон, видите серые домики невеликие? Это русская деревня, прозывается Рыбные тони. Там, по берегу, действительно выстроены рыбные тони — деревянные запруды: Александровские и Олферовские. Первые рыбацкие тони, говорят, возвели в этом месте еще раньше 1500 года… Верстах в трех от Рыбных тоней, прямо на стрелке острова, находится финская деревня Хирвисари. Теперь про остров, что виден слева по курсу. Называют его — Фомин остров. («Петроградская сторона!» — отметил про себя Егор.) Там есть две большие деревни: русская прозывается — Мишкино, финская — Коргиссари. В Мишкино даже возведена настоящая часовня. А в Коргиссари выстроены большие и дельные коптильни, где коптят не только рыбу, но и птицу — в основном гусей и лебедей, утками же брезгуют. Тут весной и осенью такие птичьи стаи останавливаются на отдых — бесчисленные. Все вокруг кишмя кишит… Эту вкусную копченость потом увозят торговыми кораблями в западные страны, вместе с рыбой конечно же, да нерпичьими шкурами и жиром, из которого потом мыло делают. На Фомином острове также имеется самый настоящий постоялый двор — для путников, проплывающих по реке. Принадлежит он какому-то дворянину ливонскому…

— Надо же — какое бойкое место! — удивленно покрутил головой Петр. — Я-то думал, что тут глухомань нетронутая, дикая…

Когда фрегат миновал стрелку Васильевского острова, Погодин уверенно махнул рукой налево:

— Вон — островок невеликий! Чухонцы его Заячьим кличут… Посмотрите-ка, господа, на него в свои подзорные трубы.

— Ох ты, какой мощный фундамент! — поразился Егор. — Как будто на этом месте целый дворец стоял раньше! — А про себя подумал: «Петропавловская крепость именно в этом месте и стояла — в моем двадцать первом веке».

— Ну, дворец не дворец, но усадьба — очень даже и великая! — пожав плечами, поведал Прохор. — Это бывшее «Веселое поместье» шведского графа Стенбока. Очень уж любил сей граф это местечко: денег не жалел, обустраивался на века… А в 1691 году было здесь наводнение великое, все строения и смыло высокой водой, жители потопли, один только Стенбок и спасся. Но после этого полностью разлюбил граф свое «Веселое поместье» и уехал из этих краев навсегда. А само место тут же и переименовали — в «Чертово поместье»… Ага, посмотрите-ка направо! Эта деревенька называется Конау. Потому что принадлежит шведскому ротмистру Конау. Хозяйственный мужичок, ничего не скажешь! Коров и коз породистых завез из Швеции, теплицы завел остекленные…

«Летний сад на этом месте потом разобьют!» — любезно подсказал внутренний голос.

Еще через две с половиной версты «Луиза», следуя за изгибами русла Невы, плавно повернула на юг.

«Примерно где-то здесь располагался (в двадцать первом веке) знаменитый Смольный, — подумал Егор. — А сейчас — какая-то очередная деревушка…»

— Это самое большое село в округе! — радостно доложил Погодин. — Называется — Спасское, здесь имеется большая приходская церковь — только старообрядческая, конечно же, а самому селу уже больше двухсот пятидесяти лет…

Все остальное время, что плыли к Ниеншанцу, Прохор безостановочно сыпал названиями местных поселений и деревень: Старухина деревня, Таракановка, Коломердово, Первушкино, Обозовщина пустошь, Новинка, Кукушкино, Гришкино, Максимовка, Вигора, Каменка, Старая деревня…[28]

А еще Погодин сообщил:

— Сама же река Нева — очень коварна. Водовороты встречаются, очень много камней и песчаных отмелей. Ночью по ней ходить на корабле — никому не советую…

Неожиданно молоденький солдатик Александровского полка, сидящий в марсовой бочке, громко и взволнованно оповестил:

— Господин капитан, на крепостном шесте поднят сигнал тревоги! А на правом берегу Невы я наблюдаю шведских солдат!

Словно подтверждая эту информацию, со стороны села Спасского долетели звуки частой ружейной пальбы…

Шкипер Алешка Бровкин громко объявил:

— Господа и дамы, прошу незамедлительно и крепко ухватиться за что-нибудь! Сейчас будем резко уходить к левому берегу! — тут же перешел на голландско-английский корабельный язык, понятный шведским матросам, отдал соответствующие указания, добавив несколько коротких команд по-шведски.

— Немедленно навести на матросов ружья! Чуть что не так — стрелять над их головами! — в свою очередь приказал своим солдатам полковник Соколов, после чего пояснил: — Если морячки поймут, что на противоположный берег вышли их соотечественники, то и учудить могут — чего нехорошего… Это батальоны генерала Кронгиорта наверняка пожаловали по наши души, больше-то и некому…

Через пятнадцать — двадцать минут фрегат встал на якоря рядом с земляными стенами Ниеншанца, на обрывистый берег были переброшены длинные прочные сходни, и пассажиры «Луизы», включая солдат Александровского полка и пленных матросов, которым тут же (после их прохождения по сходням) крепко связали руки за спиной, сошли на твердую землю. Второй трофейный фрегат на борту которого красовалась надпись «Астрил» (латинскими буквами), замер в семидесяти — восьмидесяти метрах ниже по течению. Еще дальше, там, где начиналась пологая песчаная коса, виднелись две темные рыбацкие лодки, наполовину вытащенные на берег. По высоким (почти трехметровым) каменно-земляным стенам Ниеншанца бдительно и неторопливо прохаживались часовые — солдаты Александровского полка.

В лучах предзакатного солнца приоткрылись крепостные ворота (вторые, не основные, «речные»), и из-за них навстречу сошедшим с корабля торопливо выскочил подполковник Феодосий Бухвостов — командир первого батальона Александровского полка, двоюродный брат Сергея и Василия Бухвостовых — старых сотрудников Егоровой охранной Службы. Увидев самого Петра, Феодосий от неожиданности резко остановился и замер — секунд на десять — двенадцать, но быстро взял себя в руки: старательно одернул короткий камзол, поправил длинную шпагу, висящую на левом боку, размеренным шагом подошел к царю, стоявшему чуть впереди всех остальных, приложив ладонь к своей треуголке, доложил — голосом напряженным и слегка механическим: