Северная война - Андрей Бондаренко

Егор, внимательно осмотрев трупы разбойников, болезненно поморщился и подозвал к себе драгунского поручика.

— Значится так. Наших требуется похоронить. Вон место неплохое, солнечное, — указал рукой. — А тела этих двух богопротивных гадов — сбросьте в овраг, им не впервой.

После скоротечных похорон отряд двинулся дальше. Только когда они отъехали от страшного места верст на девять-десять и уперлись в неширокую речку с чистой и прохладной водой, Егор подал команду на серьезную остановку. Необходимо было и лошадей напоить-накормить (раз в сутки — в обеденное время — им на морды вешали холщовые мешки, наполненные отборным овсом, ночью же лошади — стреноженные — самостоятельно паслись по свежей траве), да и для людей приготовить полноценный обед.

Обеденная трапеза прошла в полной тишине, только деревянные да серебряные ложки стучали-скребли о бока либо стенки котелков и мисок. Настроение было припоганейшее, даже о хмельном не думалось, тем более что и его запасы — после прошедшей беспокойной ночи — заметно истощились.

— Ну и кто это моих верных драгун покрошил в лапшу мелкую, домашнюю? — наконец, спросил Петр, нервно отмахиваясь от настырных и шустрых речных комариков. — И вообще, что произошло? А, охранитель?

Первым делом Егор счел нужным слегка повиниться:

— То произошло, мин херц, что мы с полковником Волковым здорово ошиблись, не послушавшись Антона Девиера, твоего верного пажа. А он нас предупреждал, что злобная шайка татей ночных бродит вблизи устья Наровы. Так что, прости уж нас, глупых…

— Бог простит! — криво и недовольно усмехнулся царь. — Что касаемо Антона. В следующий раз серьезнее будете относиться к этому мальцу. Но все же… Кто моих верных воинов безжалостно лишил жизни? Кто, я спрашиваю?

— Стрельцы бывшие, мин херц! — тяжело вздохнул Егор. — Из тех, что ты тогда отправил в Таганрог, возводить новый каменный мол. Я мертвые тела ворогов осмотрел: рваные ноздри, на лбу и щеках — клейма старые, приметные. Помнишь: ранняя снежная зима, Красная площадь, триста пятьдесят плах, выстроенные в десять рядов, у плах стоят коленопреклоненные стрельцы — со связанными руками, их головы пристроены на дубовых колодах, на солнце сверкают острые лезвия топоров… Помнишь?

— Помню, как не помнить! Продолжай, охранитель…

— А потом ты стрельцов этих простить неожиданно изволил и отправил их в далекий Таганрог — возводить новый каменный мол, чтобы нашим кораблям, построенным в Воронеже, было где прятаться от азовских осенних да зимних штормов. Всем стрельцам, как и полагается, предварительно вырвали ноздри, а на лбу и щеках поставили особые клейма — в честь этой милости твоей, Петр Алексеевич.

— Ерунду говоришь полную, Алексашка, правды не ведая вовсе! — рассердился царь, хмуря брови, по его правой щеке пробежала сильная нервная судорога. — Те прощенные мной стрельцы никак не могли оказаться на Балтийском побережье. Никак и никогда! Они тогда и до Таганрога-то не дошли…

— Я знаю про это! — согласился с Петром Егор. — Мне князь-кесарь Федор Ромодановский все поведал…

— Про что — поведал?

— Про то, что всех этих стрельцов тишком довели до заброшенного подмосковного оврага и там всех умертвили, жалости не ведая.

Царь сердито и раздраженно постучал своей серебряной ложкой по пустой миске и после минутного молчания уточнил:

— Что ты, кот облезлый и наглый, тогда имеешь в виду?

— Только то, что я очень внимательно осмотрел тела двух убитых ворогов. У них на лбу и щеках выжжены те самые приметные да особые клейма…

— Ну и как такое может быть, а? Кто мне объяснит? Егор неожиданно обернулся к Девиеру, слушавшему этот разговор с широко раскрытым ртом, подмигнул насмешливо:

— Ну, высокоумный наш Антон, догадливый и сообразительный, как можно объяснить эту непростую загадку? Откуда здесь взялись эти жестокие злодеи, которых должны были непременно убить — еще три с половиной года назад?

После недолгого раздумья молодой голландец (с испанскими или португальскими корнями) невозмутимо высказал следующую версию:

— Думаю, что всему виной — обычная русская леность. Тех стрельцов должны были сперва умертвить, например расстрелять. И только после этого тела их сбросить на дно глубокого оврага. Но исполнители, видимо, решили сделать — как им удобнее. Первым делом всех стрельцов столкнули в овраг, и только после этого открыли по ним беглый ружейный огонь. Кто из казнимых был поумней, тот сразу же упал на землю, притворившись убитым. На них стали сверху валиться мертвые тела застреленных товарищей… Говорите, что тех стрельцов было — триста пятьдесят человек? Ничего странного и нет, что в такой ситуации несколько казнимых персон остались в живых. Потом, выждав какое-то время, они выбрались из оврага. Но куда они могли податься — со своими приметными клеймами и рваными ноздрями? Решили уйти в дальние и пустынные места, где их будет трудно отыскать, и там заняться обычным разбоем. Другого выхода у них и не было…

— Очень похоже на правду! — подтвердил Василий Волков. — Теперь-то понятно, почему эти вороги так жестоко изрубили и изрезали всех драгун и Ивана Солева. Для них, после этого кровавого оврага, любой служивый человек — враг лютый…

«Не, правильно все-таки настоящий Меньшиков назначил тогда (когда — тогда?) этого самого Антона Девиера первым санкт-петербургским генерал-полицмейстером. Действительно, очень наблюдательный и сообразительный молодой человек! — довольно подытожил внутренний голос. — Так что, братец, держи этого молоденького голландца в уме. Вдруг и ты станешь — когда-нибудь — генерал-губернатором ижорских земель…»

После этого трагического и скорбного события Петр уже больше не помышлял об отдыхе и купаниях в теплых морских водах, поэтому скорость передвижения отряда резко увеличилась. Правда, и погода одновременно ухудшилась: время от времени с хмурых небес начинал моросить противный дождик, сопровождаемый холодным ветром…

Через восемь дней после выезда из военного ивангородского лагеря отряд на ночь остановился на высоком холме — в полуверсте от морского побережья, с которого открывался великолепный обзор на все четыре стороны света.

С севера холм обрывался вниз невысоким обрывом. Часа два назад закончился мелкий и противный дождь, воздух был свеж и прозрачен, тучи и облака трусливо разбежались куда-то, полностью обнажив ярко-голубое небо, на западе нежно-розовое солнце медленно приближалось к линии горизонта.

Егор, быстро покончив со своим скудным ужином (съестные припасы, взятые в дорогу, уже подходили к концу, а времени на охоту и рыбную ловлю не было), поднялся на ноги, подошел к краю обрыва, направил свою подзорную трубу на север.

«Опаньки! — минуты через три-четыре обрадованно воскликнул внутренний голос. — Да это же там, впереди — остров Котлин! Так, по крайней мере, его именовали в твоем двадцать первом веке. Сейчас-то он, наверное, носит какое-нибудь финское тягучее название. А наш лагерь разбит как раз в том месте, где будет располагаться город Ломоносов. Если, конечно же, будет…»