Очаровательный повеса - Элизабет Хойт

В этот момент зеленые, затуманенные усталостью глаза открылись, и Эва, не успев сообразить, что произносит то, о чем подумала, сказала вслух:

– Неужели этот парк для тебя все?

Аса, похоже, даже не удивился: возможно, он всегда думал только о «Хартс-Фолли», даже в постели с женщиной.

– Да, это моя пища: духовная и физическая, – воздух, которым я дышу.

Вот так все просто, констатация факта: небо синее, трава зеленая, а «Хартс-Фолли» – воздух Асы Мейкписа.

Эва скатилась с него и легла рядом.

– Мне очень жаль.

Аса повернул голову, явно озадаченный, если не сказать – оскорбленный.

– Жаль? Но почему? Это же самое красивое место…

– …в Лондоне. Я знаю. – Она пожала плечами. – Да, место действительно волшебное. Только я, как и любой житель или гость столицы, могу прийти туда, посмотреть и вернуться домой, а ты не можешь.

Аса ничего не сказал: только долго смотрел на нее усталыми зелеными глазами. Возможно, ему было прекрасно известно, что «Хартс-Фолли» держит его в рабстве.

Эва, поколебавшись, тихо сказала:

– Я видела, что сделал с тобой сегодняшний пожар, и боялась, что ты не переживешь, если все опять сгорит дотла.

– Я не замечал за тобой склонности к мелодраматизму, – напряженным голосом заметил Аса.

– А ее и нет. – Она тронула пальчиком его сосок. – Я узнала тебя, Аса Мейкпис, за последние несколько недель. Ты горячий, вспыльчивый, упрямый, раздражительный. Ты не всегда прав, но всегда уверен в своих действиях. Порой ты пугаешь театральный люд криками и руганью, но тем не менее они тебя обожают. Ты добр к животным и маленьким детям, умен, смел. Ты мне очень нравишься, и, возможно, я могла бы полюбить тебя… – Она сделала паузу, но, заметив вспышку тревоги в зеленых глазах, продолжила: – Только ничего подобного я себе не позволю, потому что тебе это не нужно. Только, поверь, ты заслуживаешь гораздо большего, чем превратиться в раба этого парка.

– Заслуживаю? – фыркнул Аса. – Ты говоришь так, будто меня насильно заставляют им заниматься, будто я мученик какой-то.

Эва грустно улыбнулась:

– А разве нет?

– Конечно, нет. – Он прищурился. – А как тогда насчет тебя?

Эва растерянно моргнула.

– Что ты имеешь в виду?

– Возможно, тебе следует тревожиться о себе, а не обо мне?

Эва отстранилась, почувствовав обиду: он попал в цель и не постеснялся копнуть глубже.

– Что есть у тебя, кроме дома, слуг и брата, которому ты по-собачьи предана?

Эва ахнула.

– Я люблю Вэла…

– Почему? – Он порывисто сел. – Монтгомери использует тебя, как и других. С чего ты взяла, что он способен кого-то любить?

Почему он говорит то, что ее ранит? Зачем пытается рыться в ее жизни, в ее тайнах?

– Потому что он содержит тебя? – Аса сидел в ее постели, большой, грубый и совершенно неуместный в женской спальне, и выдвигал мерзкие обвинения, как будто имел на это все права.

– Нет! Он любит меня. – Она почти кричала, но остановиться не могла. – Он единственный, кто когда-нибудь любил меня. Он был рядом, когда…

Она замолчала, словно кто-то перекрыл ей доступ воздуха.

Повисла тишина. Аса смотрел на нее так, словно видел впервые, потом вдруг привлек к себе и, убрав волосы с ее лица, прошептал:

– Расскажи мне…

Похоже, действительно пора. Настало время. Только с чего начать? Как заставить его понять? Она вздохнула и начала свою исповедь:

– Я выросла в одном из поместий отца, в Эйнсдейл-Касле, где моя мать тогда служила няней при его сыне Валентайне. Моя мама… – Словно споткнувшись, Эва замолчала, поскольку никогда не произносила этого вслух.

Тайны, с которыми она выросла, проникли под кожу, и размножались там, как паразиты.

– У моей мамы были некоторые проблемы с головой. Она то ли так считала на самом деле, то ли делала вид, что ничего плохого в этом мире не существует. Я не знаю, согласилась она добровольно стать любовницей герцога или это было насилие, но какое-то время он держал ее при себе. В результате родилась я. – Эва еще раз тяжело вздохнула, но все-таки продолжила: – Я знаю, что он держал нас в Эйнсдейл-Касле, чтобы досадить супруге. Герцогиня, мать Вэла, возненавидела и герцога, и нас, и мы в основном не покидали детскую. А потом, когда Вэл стал уже слишком взрослым для детской, я видела его редко. Думаю, герцогиня приказала не подпускать его ко мне, хотя со мной хорошо обращались: кормили, одевали, учили – герцог нанял для меня учителя на год или около того, – но в доме всегда было почему-то очень холодно.

Эва замолчала, чтобы перевести дыхание. От воспоминаний ее бросило в жар, тело покрылось потом. Говорят, с потом из тела выходит яд. Возможно, именно это сейчас и происходило: ее существо избавлялось от отравы, которая сидела в ней с детства и превратила в кошмар ее жизнь.

– Герцог Монтгомери был злой, дурной человек, – прошептала Эва и была рада, что говорит это в объятиях Асы: в противном случае не смогла бы сказать все, что собиралась. – Он бил слуг, насиловал женщин, обижал детей.

Рука, поглаживавшая ее волосы, дрогнула и на долю секунды замерла.

– Тебя тоже обижал?

Эва сглотнула. Горло перехватило так, что дышать стало невозможно. Никто никогда об этом не говорил; должна была молчать и она.

– Эва, расскажи мне. – Голос его был спокоен и тверд.

Она ухватилась за него как за последнюю надежду, не оторвать, даже пальцы побелели.

– Он был членом тайного общества, вроде секты. Они называли себя «Господами хаоса» и носили на запястье татуировку – дельфина. Раз в год, весной, они собирались в Эйнсдейл-Касле, – герцогиня всегда в это время отсутствовала, – пили вино и развлекались, причем не только с женщинами, но и… с детьми.

В спальне наступила тишина: Аса, кажется, даже перестал дышать, и Эва подумала, что вселила в него отвращение откровениями о своем происхождении, о грязи, в которой ее зачали. Желая избавить его от себя, от того, чем была, она попыталась высвободиться из его объятий. Но он только плотнее сомкнул кольцо рук, а когда заговорил, в голосе его звучал металл:

– Успокойся и учти: я никуда не уйду, пока ты не расскажешь мне все.

Она немного расслабилась, словно его суровость успокоила ее.

– Есть кое-что еще.

– Говори!

Эва напряглась, собираясь с силами.

– Каждую весну, когда друзья герцога собирались в поместье, мама прятала меня. Нет, не в подземелье или какой-нибудь кладовке. Мы просто запирались в детской и делали вид, что не слышим, какие звуки доносятся снаружи. – Она вздрогнула. – А звуки были ужасными.

Аса нежно