Равенна: забытая столица эпохи «темных веков» - Евгений Викторович Старшов

(Тоскане) есть озеро, под названием Вульсина, в середине которого находится остров, сам по себе очень маленький, но имеющий сильное укрепление. Заключив здесь Амалазунту, Теодат стерег ее. Боясь, как бы за такой поступок император не рассердился на него (как это и было на самом деле), он отправил из римских сенаторов Либерия и Опилиона с некоторыми другими с поручением всеми силами умилостивить гнев императора, (утверждая) что с его стороны ничего не сделано неприятного для Амалазунты, хотя она прежде совершала против него ужасные и нетерпимые поступки. Это он и сам написал императору и заставил написать, хоть и против воли, также и Амалазунту. Вот что происходило тогда там. Петр же в качестве посла был уже в пути; ему были даны императором предварительные инструкции встретиться тайно от всех других с Теодатом и, дав ему клятвенные уверения, что ничего из того, о чем они ведут переговоры, не станет кому бы то ни было известным, спокойно заключить с ним договор относительно Этрурии (Тосканы); а затем, тайно встретившись с Амалазунтой, он должен был со всей ловкостью договориться с ней обо всей Италии, как будет полезно для них обоих. Официально же он шел послом для переговоров о Лилибее… Император еще ничего не знал ни о смерти Аталариха, ни о том, что королевскую власть получил Теодат, ни о том, что случилось с Амалазунтой. На пути Петр, прежде всего встретившись с послами Амалазунты, узнал об избрании Теодата. Немного позднее, находясь в городе Авлоне, лежащем у Ионического залива, он встретился с посольством Либерия и Опилиона и узнал от них обо врем случившемся. Послав обо всем этом доклад императору, он остался ожидать приказаний в этом городе. Когда император Юстиниан услыхал обо всем этом, он, имея в виду привести в смущение готов и Теодата, отправил письмо Амалазунте, заявляя, что он сильнейшим образом озабочен тем, чтобы оказать ей покровительство, и поручил Петру этого отнюдь не скрывать, но совершенно открыто поставить это на вид самому Теодату и всем готам… Когда Петр прибыл в Италию, то Амалазунты уже не было в живых. Дело в том, что родственники тех готов, которые были ею убиты, явившись к Теодату, настаивали, что ни он, ни они не могут жить и чувствовать себя в безопасности, если Амалазунта возможно скорее не будет устранена. Он согласился с ними, и они, явившись на остров, тотчас же убили Амалазунту. Ее смерть вызвала огромную печаль среди всех италийцев и остальных готов: эта женщина, как я сказал несколько раньше, в высокой степени выдавалась всякого рода достоинствами. В силу этого Петр перед лицом Теодата и других готов заявил, что, так как они совершили столь ужасное преступление, то и с ними самими император будет вести беспощадную войну. Теодат, по обычной своей низости оказывая убийцам Амалазунты почести и уважение, хотел убедить Петра и императора, что это кровавое дело совершено готами менее всего по его желанию и с его согласия, наоборот, против его воли и при всяком его противодействии».

Но это – так сказать, официальная версия. Другой целевой аудитории предназначена вторая – закулисная – версия тех же событий (и тем самым Прокопий здесь честен, как никогда, ибо наверняка трезво оценивал тот мизерный шанс, что его «Тайная история» когда-либо дойдет до читателя). Готку сгубила «святая благоверная» проститутка – царица Феодора (о ней мы еще поговорим при описании мозаики в базилике Св. Виталия, здесь другая тема). Итак, «[Юстиниан и Феодора] ставили ни во что бедствия всех прочих людей, если сами они получали возможность предаваться удовольствиям. А как проявлялся нрав Феодоры по отношению к тем, кто ей досадил, я сейчас покажу, упомянув, разумеется, лишь немногое, чтобы не показалось, будто я взял на себя невыполнимый труд. Когда Амаласунта в своем нежелании обитать среди готов решила переменить и саму свою жизнь, задумав отправиться в Византий, как мной рассказано в прежних книгах (т.е. в “Войне с готами”, только что цитированной. – Е.С.), Феодора призадумалась над тем, что эта женщина была знатного происхождения, к тому же царица, очень хороша собой и необыкновенно изобретательна в путях и средствах к достижению желаемого ею. Ее великолепие и исключительно мужской склад характера возбуждали в ней [Феодоре] подозрения, в то же время она боялась непостоянства своего мужа. Свою ревность, однако, она проявила не в пустяках, но решила злоумышлять против той, не останавливаясь и перед ее убийством. Тотчас она убедила мужа отправить послом в Италию Петра, причем только его одного. Посылая его, василевс дал ему поручения, о которых я рассказал в соответствующем месте моего повествования. Но из страха перед василисой я не мог открыть тогда истину о том, что произошло. Сама же она потребовала от Петра лишь одного – чтобы он как можно скорее убрал Амаласунту из числа живых, обнадежив его, что он будет осыпан великими милостями, если исполнит ее поручение. Тот, оказавшись в Италии (ибо природа этого человека не ведала, что значит испытывать колебания, готовя подлое убийство, когда имелась надежда заполучить какую-то должность или большие деньги), убедил Теодата, не знаю уж, какими посулами, умертвить Амаласунту. Так-то он и дошел до чина магистра и удостоился, как никто иной, величайшей власти и величайшей ненависти (интересно, как наш автор кроет Петра, столь цветисто им же расхваленного в официальной “Войне с готами”! – Е.С.). Таков был конец Амаласунты». З.В. Удальцова комментирует: «Возможно, что Прокопий, хорошо осведомленный о тайных интригах константинопольского двора, вполне прав, обвиняя Феодору в соучастии в убийстве Амаласунты. Но вместе с тем очевидно, что в данном случае желания византийской правительницы и остготского короля полностью совпадали, хотя, конечно, и вытекали из различных побуждений».

Правда, читаешь Прокопия, и невольно может закрасться мысль: а не получила ль Амаласунта по заслугам, как предательница своего народа? По нашему мнению, нет. Во-первых, Прокопий пишет со своей, византийской колокольни – а это значит, что, по его мнению, преклонение варварки перед православным константинопольским императором и желание отдаться ему со всеми сокровищами и землями не только похвально, но и вполне естественно: варварка же, хоть и образованная, и красивая, и умная… А тут – василевс! «Ромейская исключительность», однако… Во-вторых, упоминаемый им и Иорданом своеобразный переход под покровительство восточно-римского императора – не такой уж многозначительный акт, чтоб приравнять его к государственной измене, ведь так поступили в свое время и Одоакр, и Теодорих. И то, что она вернула свой корабль с драгоценностями, говорит как раз не о ее желании поскорее родину продать, а о сложной многоходовой просчитанной игре (одно устранение оппозиции чего стоит!), которую прекрасная готка все же проиграла. Верно отметила З.В. Удальцова: «(Прокопий) настаивает на том, что якобы во время… тайных переговоров Амаласунта согласилась отдать во власть Юстиниану всю Италию… Однако можно предположить, что со стороны остготской королевы подобное обещание было лишь политическим маневром, вызванным новым обострением борьбы с оппозицией, и в глубине души она надеялась его не выполнить, так же как и раньше».

Зная нрав Юстиниана, вряд ли можно предположить горе влюбленного – зато у него появился прекраснейший повод вмешаться в итальянские дела: навязчивая идея вернуть бывшие римские земли, особенно после кажущегося успеха в Африке против вандалов, уже обуяла коронованного честолюбца, готовя в перспективе полный крах Византии. Юстиниан не скрывал, что месть за королеву – отнюдь не причина