Босиком за ветром - Татьяна Александровна Грачева

крышей проклятого места. Но Славка точно знала: никакое оно не проклятое, и Зофья это подтвердила. Обычный деревянный домик, заброшенный суеверными старолисовцами. Правда, местоположение у него было необычное — на пересечении мерцающей и чёртовой тропок, из-за чего дорога к нему то удлинялась в несколько раз, то, наоборот, укорачивалась.

Старый замо́к Славка взломала, купила новый навесной. Один ключ спрятала на развалинах поместья на всякий случай, другой — носила на шее, продев кольцо в плетёную крапивную нитку. В своё логово она принесла новые поделки из пластилина. Но последнее время лепила в основном из глины, сюда же таскала перья для нового роуча, на этот раз чёрного.

На поляне с тлеющим кострищем она остановилась, обошла кучку потухших угольков, замерла в полушаге и задумчиво улыбнулась: Шинук здесь.

Славка дёрнулась в сторону деревни, потом отступила обратно. Она колебалась. Мама просила набрать осыпающегося яблоневого цвета в заброшенном саду и пустырника, пока луна ещё считалась растущей, а её тянуло к изломанной старой черешне, к дому-кладбищу кроликов, Уродов и младенцев. Но в этом жутком доме был Крис. Славка снова побежала. Летела, ловко перепрыгивая кочки и огибая поваленные деревья. На границе заброшенного помещичьего сада резко остановилась и свернула на тропку, ведущую к водопаду Гребень Мавки. Ещё издалека увидела светлую макушку Криса и ускорилась, не в силах сдержать безудержную радость.

Крис тоже её увидел, оглянулся и растерянно замер. А Славка, не останавливаясь, налетела на него и обняла, укутывая чёрным дымом волос.

— Ты приехал! — Она отстранилась, оглядела его серые глаза, спрятавшиеся за стёклами очков, и снова тесно прижалась. — Ты приехал.

Крис неловко улыбнулся.

— Привет.

Он не ожидал настолько радушного приёма.

Славка пригладила его торчащую светлую чёлку, отступила на шаг и уверенно заключила:

— Ты совсем не изменился.

— Да уж. Я, между прочим, догнал тебя в росте и больше не пухляк.

— Но не изменился. — Она схватила его за руку и потащила по тропинке. — Мне нужно в старый сад, пойдём со мной! Мама просила набрать цветков белого налива. А потом я покажу тебе логово.

Славка и себя не оценивала по внешности, по вещам понимала, что выросла, многие платья наконец-то стали ей впору, правда, только в длину, в ширину пока ещё сидели вкривь и вкось, не хватало объёмов. Славка справлялась с этой проблемой просто — завязывала пояс или носила как есть, в виде балахона. Волосы чаще всего скручивала жгутом и перевязывала вышитой тесьмой. Зофья заплетала ей косы и украшала перьями, но любая аккуратная причёска после бега по лесу превращалась в лохматое гнездо. Перед сном Зофья распутывала Славкины длинные пряди, вынимая из них следы приключений: листья, веточки, паутину и вездесущие перья. Славка обожала этот ритуал, за ласку, неспешную беседу и красочные истории, полные жути и волшебства.

В зеркало Славка смотрела редко, привыкла к своему отражению в глазах мамы. А там не было чумазой, лопоухой девчонки с острыми ключицами, лицо Зофьи светилось только любовью и восхищением.

Славка вела Криса по тропке, придерживая свободной рукой подол платья. Оглядываясь, объясняла:

— В этом году весна поздняя, «алебастровая пипка» ещё цветёт.

— Кто цветёт? — усмехнулся Крис.

Славка резко замерла.

— «Пипка», «белый налив» то есть, мама его так называет. У Старолисовых когда-то был сад, они сидр делали, сад давно запущен, тот ещё лес, яблоньки одичали, но цветут каждый год. Ещё нужно пустырник собрать.

— Погоди, я не успеваю за твоими планами.

Славка виновато улыбнулась. Она уже вписала Криса в своё лето и даже не спросила, надолго ли он в деревне и чем хочет заниматься. Вообще вела себя так, будто они только вчера расстались.

Старый сад начался неожиданно. Терпкий смолянистый аромат сменился сладким, почти приторным. Они ступили на белый снег облетающих лепестков и вошли в ряды яблонь — кривых старых и диких новых. Славка заткнула края подола за пояс и принялась обрывать цветки. Крис ей помогал. Набирая полные ладони, приносил Славке и клал в её платье. Она оттопыривала край и отклонялась назад, чтобы не стукнуться лбами. Молча и пристально наблюдала за ним, ловила каждую улыбку и движение. Крис приподнимал брови, взглядом спрашивая её, что она хочет сказать или спросить? Ждал объяснения такой внимательности или каких-то слов, но она качала головой. Не было у неё вопросов, просто хотелось на него смотреть.

Похлопав по раздувшемуся мягкому карману, Славка печально заключила:

— Не успеем в логово.

— Что за логово?

— Домик лесника. Это теперь моё логово.

Крис задумался.

— Давай завтра. Я знаю, где это. Найду.

Славка улыбнулась и, как обычно, не прощаясь, ушла. На границе сада бросила взгляд через плечо и убежала. До конца дня, чем бы она сегодня ни занималась, всё время вспоминала Криса. Блестящие стёклышки, ворующие остроту его серебристого взгляда, выгоревшие добела пряди и острые костяшки на его тонких запястьях. Зофья сразу заметила рассеянность Славки. Расчёсывая волосы, вынула из прядей сморщенные белые лепестки и заглянула в её лицо.

— Ты сияешь.

— Сияю, — легко согласилась Славка, ей казалось, её радость видно на всю Старолисовскую, может, даже на луне и в самом глубоком и загадочном пласте сновидений.

— И летишь.

— Лечу, мам.

Зофья провела редким гребнем по густым волосам, вынула ощетинившийся колосок и клочок паутины.

— Не страшно?

— С ветром не страшно, — Славка перехватила руку Зофьи с расчёской и поцеловала в ладонь. — Радостно, мам.

Славка с трудом дождалась ночи. Едва дрёма склеила веки, она ринулась на поиски чужих снов. Первым попался кошмар Машки. Его не пришлось даже поднимать на поверхность. Её страх, огромный и тяжёлый, словно царь-колокол, занимал все слои подсознания, насытил сон кисловатым запахом мокрых тряпок, разукрасив в оттенки чёрного. Машка откромсала сначала волосы, превратив голову в ободранный чертополох, потом принялась отрезать грудь. С первой справилась быстро, вторую отпилила до самых рёбер и случайно вскрыла грудную клетку. Пришлось заталкивать обратно выпавшее оттуда пульсирующее сердце. Славка смотрела на её окровавленные руки и какую-то механическую старательность. Машку не страшила разверстая грудь, её страшила собственная женственность. Она боялась быть девочкой. Боялась и делала всё, чтобы избавиться от признаков пола.

Славка обошла её по кругу и, наконец, нащупала тонкий ручеёк страха. Исток его находился в больничной палате, где лежала мама Машки. Лысая, худая и безгрудая. Славка не знала, что делать с таким страхом, он был слишком острый и обыденный, слишком взрослый.

Она вышла из сна Маши и нащупала тонкую сиреневую дорожку, ведущую в подсознание Криса. Декорации растворились, словно акварельная картина, на которую плеснули водой, выступили детали непривычной обстановки: