Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

— Нет, — смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое,толстое тело. — В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что невлезу на лошадь…

В числе перебираемых лиц для предмета разговора обществоЖюли попало на Ростовых.

— Очень, говорят, плохи дела их, — сказала Жюли. — И он такбестолков — сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и всеэто тянется. Он дорожится.

— Нет, кажется, на днях состоится продажа, — сказал кто-то.— Хотя теперь и безумно покупать что-нибудь в Москве.

— Отчего? — сказала Жюли. — Неужели вы думаете, что естьопасность для Москвы?

— Отчего же вы едете?

— Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, ипотом я не Иоанна д`Арк и не амазонка.

— Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.

— Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить вседолги, — продолжал ополченец про Ростова.

— Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем ониживут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здороватеперь? — хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.

— Они ждут меньшого сына, — сказал Пьер. — Он поступил вказаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь ониперевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиняни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.

— Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опятьпохорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит унекоторых людей!

— Что проходит? — недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.

— Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только вроманах madame Suza.

— Какой рыцарь? Отчего? — краснея, спросил Пьер.

— Ну, полноте, милый граф, c`est la fable de tout Moscou. Jevous admire, ma parole d`honneur. [это вся Москва знает. Право, я вамудивляюсь. ]

— Штраф! Штраф! — сказал ополченец.

— Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!

— Qu`est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает всяМосква?] — вставая, сказал сердито Пьер.

— Полноте, граф. Вы знаете!

— Ничего не знаю, — сказал Пьер.

— Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, явсегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]

— Non, madame, [Нет, сударыня. ] — продолжал Пьернедовольным тоном. — Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я ужепочти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…

— Qui s`excuse — s`accuse, [Кто извиняется, тот обвиняетсебя. ] — улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталосьпоследнее слово, сейчас же переменила разговор. — Каково, я нынче узнала:бедная Мари Болконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?

— Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, — сказалПьер.

— Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утромедет в подмосковную с племянником.

— Ну что она, как? — сказал Пьер.

— Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман.Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спасее…

— Еще роман, — сказал ополченец. — Решительно это общеебегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche — одна, княжнаБолконская — другая.

— Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peuamoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека. ]

— Штраф! Штраф! Штраф!

— Но как же это по-русски сказать?..

Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этотдень афиши Растопчина.

В первой говорилось о том, что слух, будто графомРастопчиным запрещен выезд из Москвы, — несправедлив и что, напротив, графРастопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху,меньше новостей, — говорилось в афише, — но я жизнью отвечаю, что злодей вМоскве не будет». Эти слова в первый раз ясно показали Пьеру, что французыбудут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме,что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желаютвооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли,пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш былуже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался надэтими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всемисилами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, —очевидно, туча эта приближалась.

«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться?— в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших унего на столе, и стал делать пасьянс.

— Ежели выйдет этот пасьянс, — говорил он сам себе, смешавколоду, держа ее в руке и глядя вверх, — ежели выйдет, то значит… что значит?..— Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голосстаршей княжны, спрашивающей, можно ли войти.

— Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, —договорил себе Пьер. — Войдите, войдите, — прибавил он, обращаясь к княжне.

(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом,продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)

— Простите, mon cousin, что я пришла к вам, — сказала онаукоризненно-взволнованным голосом. — Ведь надо наконец на что-нибудь решиться!Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мыостаемся?

— Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, — сказалПьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносившийсвою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.