Анархисты - Александр Иличевский

– Так, – сказал Турчин, – я в милицию, ты, Иван Ильич, бери фонари… Соломин, есть фонарь у вас?.. Веревки берите… Я к вам МЧС выведу.

– Куда приведешь? Пещеру-то кто покажет?

– Коваленко приведет… Где он? А я обратно тогда сразу…

– В школе Коваленко, послал его мыться, греться…

– Оставьте ребенка в покое, – вдруг сказала Ирина Владимировна, – он и так намотался. Я покажу. Это Настасьина пещера. Знаю где.

– Откуда? – вскричал Дубровин, сидевший, сокрушенно обхватив голову руками.

– Некогда сейчас, Владимир Семеныч, – сказала учительница, – под Макарова одна дыра отродясь была. Иван Ильич, иди с Богом, торопись…

Турчин помчался в отделение, оттуда милицейский «газик» отправился вслед за машиной Соломина, в которой сидели Дубровин, Катя, отец Евмений и Ирина Владимировна, которая показывала дорогу. Яворово проехали в сумерках. Учительница направила Соломина через поле, мимо развалин церкви, затем потянулись еще квадраты полей и перелески; время от времени раскисшие колеи, блестевшие от садившегося солнца, разбегались в разные стороны, но Ирина Владимировна уверенно указывала дорогу. Она поднимала палец к виску и, подумав, говорила: «Так, от Холостого поля вниз до Лысой горки, миновать Митину рощу и дальше понемногу на Макаровский перекат…» Наконец остановились, учительница велела всем оставаться в машинах, а сама прошлась вдоль леса, погружавшегося вслед за склоном далеко вниз. Видимо, что-то разглядела в деревьях и, махнув рукой, стала спускаться…

Теперь они шли по лесу, по распадку, около версты. С края леса поднялась туча оглушительных галок. Склон набирал крутизну. Осенний воздух леденел вокруг, опавшие листья скользили под ногами. Голоса раздавались далеко и звонко. Отец Евмений подоткнул рясу и передвигался с необычайной проворностью. Соломин держал Дубровина под руку, Катя легко пробиралась вслед за учительницей. Спуск показался Соломину бесконечным. В лесу было темно, дна русла, сколько ни вглядывайся, – не разглядеть. Дубровин устал и, цепляясь за стволы деревьев, то и дело останавливался передохнуть. И только когда вверху почти не осталось неба, внизу замигал огонь и послышались голоса.

Вокруг костра переминались двое мальчишек, голышом; на протянутой ветке они держали над огнем дымящуюся мокрую одежду. Увидев взрослых, заплакали. Трусы скользнули в костер, и белобрысый мальчишка голой рукой вырвал их из огня вместе с углями.

Капелкин сел на корточки, притянул к себе детей, не желавших отпустить ветку с одеждой. Лицо его стало мокрым от слез, он улыбался и бормотал: «Вот я вас, окаянных… Вот я вас… Как бы я родителям вашим отчитался?..» Капелкин снял куртку, закутал одного, на другого натянул свой свитер Турчин. Пацаны, стуча зубами, собрали рюкзак, отдали милиционеру. Турчин и Капелкин посадили детей на закорки и стали карабкаться вверх. Дубровин сел у костра и вытянул ноги, чтобы передохнуть. Ирина Владимировна отошла в сторонку и куда-то исчезла.

Катя постояла у костра, в который Соломин со священником подбрасывали ветки, потом сделала несколько шагов и оглянулась. В темноте горячо трещал костер. Где-то над головой громыхала и скрипела вспугнутая сойка. Далеко щелкнул выстрел, и отзвук его прошел вверху раскатисто и резко. Соломин вскинул голову. Здесь, в узком глубоком ущелье, доверху заросшем буреломом, охватывало ощущение полной отсоединенности от остального мира; казалось, все, что здесь может произойти, никогда не станет достоянием яви… В лесу уже пахло зимой, и, уловив этот льдистый вкус в воздухе, Соломин поежился, потому что от этого вокруг стало еще неуютней, глуше и нелюдимей. Он подбросил веток в костер и посмотрел на Катю, чье лицо при отсвете пламени казалось еще прекрасней и нереальней.

– Катюх, – послышался откуда-то голос Ирины Владимировны. – Сюда иди! Сюда, скорей… Только осторожно, не провались. Шагай сюда на мягких лапах. Вот она, родимая.

– Кто? – спросила Катя, идя от костра на голос учительницы. – Где вы?

– Сюда, тихонечко ступай, сюда, чуть бочком повернись, бочком, круто здесь. Вот она, в точности здесь, вот и ступени тут вырублены. Сюда петлями дорога раньше спускалась, камень тут добывали. А над урезом поверху и напрямки шла тяга рельсовая, тачки с камнем подымали… Вот так, потихоньку, руку давай.

Катя спустилась в какую-то яму, поскользнулась, схватилась руками за склон, но Ирина Владимировна удержала ее, и вместе по твердому склону они пошли легко вглубь, пока Катя не почувствовала над головой близость камня. Что-то зашаркало в темноте, Катя шарахнулась, и по лицу ее овеяло чем-то мягким и теплым.

– Нетопыри, не бойся… – произнесла Ирина Владимировна, снова беря ее крепко за руку. Катя чиркнула зажигалкой, но пламя ослепило и погасло раньше, чем она успела что-либо увидеть.

– Мне страшно, – сказала Катя.

– Чего тут страшного? – спросила Ирина Владимировна. – Тебя здесь не съедят. Наоборот, одарят. Где-то дальше часовенка была… Там полати, полки в камне выщерблены. Эх, молода я была… Здесь все время спать охота, просыпаешься от того, что вода капает. Кап. Кап. И вроде капли стучат, но слышится грохот, будто великан идет.

– Тихо как… – прошептала Катя.

– Раньше здесь камень добывали, удобно было из пещеры: готовый забой, знай только расширяй. А то, что для баб она целебная, поняли, когда случай вышел. Трех рабочих здесь завалило. Не вернулись домой. А ходов здесь прорва – многие километры и, говорю же, на ту сторону реки выбраться можно. Так вот, завалило мужиков тут. Стали искать, где завал, чтобы откопать, да найти никак не могут. Пока искали, жены здесь ночевали. А одна баба сильно убивалась, болезная была, психически и вообще – бездетная и малокровная, но больно уж муж ее любил, и она его, значит. Вот она и решила помереть здесь, у могилы мужа. Когда поиски прекратились, она отсюда не ушла, навсегда осталась. А то перед Пасхой случилось, и никто здесь долго не работал. Неделя прошла, приходят рабочие, думали, схоронят Анастасию и в забой пойдут. А ее нет нигде. Стали искать, кричали – нет как нет. Послали снова камнерезов, у них карта пещеры была. Но куда уж – там, может, десятки верст лабиринт накручивает, поминай как звали. И вдруг Настасья через несколько дней сама приходит. Еле живая, но живая – и говорит, что прошла пещерами под рекой и сейчас ее от Калачева рыбаки алексинские привезли. Так что ты думаешь? Настасья помирать раздумала, похорошела вся за полгода, скоро сватать ее стали, вдовушку при хозяйстве, и она пятерых детей новому мужу нарожала. С тех пор и повелось у местных, что целительна эта пещера. На мужиков не действует, а девок из гроба поднимает. Камень тут скоро бросили добывать, и стало это место как святое. Из-под берега на Оке камень добывать было легче, потому что сразу его на барки грузили и в Серпухов и Коломну сплавляли. А потом все забылось… Худо, когда чудо забывается. О чуде память жить должна непременно…

Катя и учительница выбрались из пещеры и подошли к костру.

– А вы куда пропали? – обрадовался Соломин. – Мы вам кричали, кричали…

– Отлучались по делу… женскому… – ответила Ирина Владимировна, отряхивая подол куртки и поправляя вязаную шапочку.