Кофемолка - Михаил Идов

Это было, безусловно, разновидностью извращения, к тому же довольно распространенной: муж, втайне мечтающий застать жену с загорелым сантехником, жаждет опосредованного подтверждения ее привлекательности. (Ну, или он латентный гей.) Все извращенцы пытаются найти что-то, что они потеряли. Все перверсии — прустианство. Так что новость, что наши деньги идут на что-то, кроме этого убаюкивающего самообмана, — что на горизонте конкретные результаты, — застала меня врасплох.

— Серьезно? Как здорово.

— Не говори! — проорала во все горло Норико.

— Но мы такое небольшое заведение… Ты не знаешь, почему они нас выбрали — чтобы проиллюстрировать какой-то тренд, что ли?

— Я сама еще не поняла. Все, что мне известно, — мы закинули информацию о вас одному журналисту, а он так загорелся, что сам лоббировал редактора. Нам оставалось только в сторонку отойти!

— Ну, слушайте… отлично. Великолепно. Спасибо.

В голове у меня закрутились вопросы один тщеславней другого. Будет ли фотосессия? Разумеется, будет фотосессия. Что мне и Нине надеть? Может, мне вообще в кадр не лезть? Пусть снимут Нину. Ей приятно будет. А что если они захотят снять нас в недокухне? Вымыть стену. К черту, перекрасить. Может, убрать золотого мальчика?

— А… удалось ли вам прочитать саму рецензию? — вырвалось у меня.

— Нет, они нам ее не дали. Я знаю только фамилию автора. Сейчас, секундочку. Вот. Джереми… Джереми Фельдшер.

Фамилия была мне смутно знакома. Возможно, я видел его другие статьи в «Нью-Йорке»? Нет, вряд ли. Я никогда толком не читал этот журнал: как большинство нью-йоркцев, я впитывал его еженедельное содержание через разговоры на вечеринках.

Я продолжал мысленно повторять это имя — Джереми Фельдшер — до конца смены. Наконец-то появилась Карина, с опозданием на двадцать пять минут и размазанным штампом на запястье от вчерашнего похода в клуб. Синим, как на куске рыночного мяса.[79] Первый сорт.

У нее был прелестно виноватый вид, но я даже не потрудился ее как следует отчитать: мне не терпелось узнать, кто такой Джереми Фельдшер. Телефонная компания отключила нашу выделенную линию за неуплату, так что я оставил Карину за стойкой и рванул в ближайшее заведение с интернетом, чтобы разыскать в «Гугле» нашего благодетеля из «Нью-Йорка».

Кафе «ЭспрессоНет» (не могли найти более позитивный каламбур?) было еще хуже, чем «Дерганый Джо»: одинокая кофеварка «Банн» с серой от влекшейся гущи горелкой, три завернутых в целлофан ватрушки и кривая полка с чаем — «Небесные приправы», ибо на «Твайнингс» они не тянули. Ни один посетитель не рискнул вкусить предлагаемых яств — все пришли сюда ради интернета. Два испаноязычных подростка шумно потрошили друг друга в «Мире военного мастерства»; немецкий турист составлял очень длинное сообщение, несомненно, делясь с фрау подробностями своих приключений в городе. Я подумал было рассказать ему, что кафе за углом подает «Цайдль», но не нашел в себе сил. Джереми Фельдшер.

«ЭспрессоНет» не принимал кредиток, но в нем был изгвазданный банкомат, бравший за удовольствие два доллара. Я ввел мой неоригинальный секретный код (6462, Н—и—н—а) и сосредоточился, затаив дыхание, на исходящих из аппарата звуках: выпадет ли мне дружелюбное фырчание отсчитываемых купюр или вой принтера, печатающего бумажку с плохими новостями? Первый признак того, что ваши дела плохи, — когда начинаются игры в прятки с банкоматами. Когда вы отказываетесь от проверки баланса на счету или быстро, не глядя, мнете отчет, будто незнание сделает ваши ресурсы неисчерпаемыми. Когда каждая попытка снять трехзначную сумму приравнивается к игре в рулетку: повезет мне сегодня или нет?

Автомат поперхнулся и выплюнул три двадцатки. Отлично. Продержимся еще один день!

Я не удержался и сначала ввел в поисковик «кафе „Кольшицкий“», о чем тут же пожалел. Первым из дюжины упоминаний шла запись в чьем-то «живом журнале», сделанная в конце июня, через пару недель после нашего открытия. Автор, MothDrawnToDark[80]— судя по всему, подросток-гей, недавно прибывший в Нью-Йорк, — поставил в качестве юзерпика портрет Оскара Уайльда.

[27 июня, 2007 | 01:32]

Милый, целомудренный, одинокий вечер; я любуюсь на прохожих сквозь витрину «Кольшицкого». Гудят таксомоторы; свет фар снаружи, церковная тишина внутри. Забавная прислужница и прекрасная ориентальная хозяйка; о, как пряма ее спина, как благороден взгляд. И кофий — но я поклонник чая. Благо есть у них и чай. За пять баксов!!!

Последнее упоминание вело к блогу под названием «Челюсти». Пост был датирован прошлой неделей.

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ СПИСОК СМЕРТНИКОВ!

Сегодняшнее прибавление к списку: последние судороги кафе Коль… (далее неприлично), недоношенного расфуфыренного кофеинораспределителя в Нижнем Ист-Сайде. Информаторы утверждают, что решетка на входе опущена гораздо чаще, чем поднята, а почта, наверняка состоящая по большей части из третьих и последних китайских

предупреждений о неоплаченных счетах, томится на пороге. Наш человек в бюро «Самоцвет» сообщает, что хозяин решил прибрать к рукам все оставшееся от этой жалкой самодеятельности после того, как не увидел ни цента от сентябрьской аренды. Будем надеяться, что он любит шлаг! Место в ранге смертников: категория Б, «одной ногой в могиле». Фотки под катом.

Ближе к делу. Джереми Фельдшер. Первая же ссылка в «Гугле» вела на сайт «Амазона» и роман под названием «Трехполюсность». В моей голове завизжала целая колонна полицейских сирен. Я на несколько дюймов осел в кресле.

Второй ссылкой шла моя рецензия на «Трехполюсность», четырехлетней давности, в архиве «Киркуса».

Дебют Джереми Фельдшера представляет собой коллекцию банальных туристических откровений, разоблачающих в авторе раба недавно полученного и весьма посредственного гуманитарного образования. Делвин, главный герой и рассказчик, — молодой человек происхождения, сходного с биографией г-на Фельдшера; узнав о самоубийстве бывшей подруги, он летит в Калифорнию на ее похороны, где новые открытия принуждают его отправиться в путешествие через всю Америку в поисках себя. Фельдшер из той породы стилистов, чье представление о ночи в Сан-Франциско начинается и заканчивается словами «снова стелился туман». Там, где требуется эмоциональный накал, автор переходит на битниковское заикание: «Увидел Мелиссу. Бездыханную. Синюю. Непроницаемую. Твердую как бревно. Неподатливую. Чуть теплую. Мертвую». Твердую, синюю — и теплую! Каждый день в Соединенных Штатах несколько тысяч серьезных и искренних молодых людей начинают писать точно такой же роман; г-н Фельдшер закончил свой, что само по себе огорчительно. Давайте же не будем поощрять его на дальнейшие подвиги.

Нам конец.

Нет, подождите. Вовсе не конец. «Киркус» печатает рецензии без подписей. Фельдшер не может знать, что этот текст мой. Журнал защищает своих авторов именно от таких ситуаций — чтобы избежать мелкой мести. Литературный мир невелик. В отличие от кинокритиков, у которых, как правило, нет за плечами своего фильма, многие книжные критики со временем становятся критикуемыми. Анонимность рецензентов «Киркуса» неприкосновенна. Это просто совпадение.