Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин

морозу, чтобы провести вечер в обществе Жихарева? Решил, что, возможно, стоит, любезно заверил:

— Сейчас буду. Спасибо за приглашение.

Через четверть часа, наказав кучеру ждать, Леонтович уже входил в кабинет ротмистра.

Пористое лицо Жихарева сияло, кончики усов были лихо подкручены. Пожав Леонтовичу руку, он произнес:

— И славно, что заехали! А то все служба да служба. Некогда посидеть по-дружески, запросто.

Выпив, перекусив, они закурили.

— Благодать, — отдуваясь, заметил Жихарев. — Люблю поесть. Опять, кажется, переел.

Леонтович вежливо улыбнулся.

— Сергей Васильевич, — благодушно отвалился на спинку стула Жихарев. — Вот вы давеча сказали у меня в кабинете нельзя поймать, а сами где пропадали? Полковник Ковалинский мне накачку давал, а вы от той накачки ускользнули. И на службу звонили вам, и домой. Этот ваш кикимор, Утюганов, одно долбил: его высокоблагородие только что были, но вышли! Пришлось мне за двоих отдуваться перед полковником.

Леонтович опять улыбнулся. Узнав о приближении отряда Меллера-Закомельского и догадываясь, что надолго на станции Обь он не задержится, ротмистр усадил за стол Утюганова и научил его, как следует отвечать по телефону. Сэкономил и время и нервы.

— Ох, вы и жук, Сергей Васильевич! — погрозил пальцем Жихарев.

— Да и вы, как гляжу, не лыком шиты, — пригубив коньяк, отозвался Леонтович. — Подсунули барону вместо революционеров черт знает кого…

— Ну как? — обиделся Жихарев. — Там, конечно, всякие были, та и революционеры тоже. В конце концов, Сергей Васильевич, барон прав: всех надо драть!

— Так-то оно так, — задумчиво заметил Леонтович. — Но ведь барону что? Он приехал, выпорол, повесил и укатил себе дальше. У него голова не болит, ему все равно, как после него будут жить оставшиеся. В этом и есть главная прелесть карательных экспедиций. Напугал и уехал! А нам тут жить…

Жихарев озадаченно выпятил губу:

— М-да, это вы точно заметили…

— То-то и оно! — поднял указательный палец Леонтович. — Нам с вами здесь еще не один день служить. Особенно не полютуешь.

Согласно кивнув, Жихарев, уже начиная пьянеть, подтвердил горестно:

— В этом вы правы. Всегда найдется сволочь, нажмет на спусковой крючок. Револьвер бабахнет — и вот нет уже ротмистра Жихарева… А с другой стороны… Вы бы видели, как полковник требовал от меня именно решительных действий!

Леонтович вновь поднял рюмку:

— Единственное, чем действительно помогла экспедиция барона, так это его извещения. Революционеры теперь притихли, не хотят подставлять под пули своих арестованных товарищей. Вот под эту марку, — подмигнул Леонтович, — мы их и почистим.

— Да, — согласился Жихарев. — С заложниками барон хорошо придумал.

— Сколько человек вы уже арестовали?

— Одиннадцать, — не без гордости сообщил Жихарев. — Правда, один очень активный ушел. Вы, наверное, знали его — телеграфист Рыжиков.

— Найдем, — философски заверил Леонтович. — Я ведь тут тоже кое-какие аресты наметил. Хочу вплотную заняться бывшими членами стачечного комитета.

— Ну? У меня они тоже в списке! Почему бы нам не скооперироваться, Сергей Васильевич?

— Именно это я и хотел вам предложить.

Лицо Жихарева раскраснелось от коньяка. Он даже стукнул кулаком по столу:

— Никакого спуску революционерам! Никакого!

И поднял глаза на Леонтовича:

— А вы знаете, Сергей Васильевич, что барон устроил вчера на станции Иланской? Его на перроне делегация пролетариев встретила с петициями в руках, а барон приказал расстрелять их на месте. А потом его солдатики взялись за депо, в котором пролетарии на митинг собрались. Человек пятьдесят на тот свет отправили.

— Порядок стоит на силе, — подтвердил Леонтович. — Кстати, коллега, вы уже допросили своих арестованных?

— Вас что-то конкретное интересует?

— Конечно. Убийство машиниста возле церкви…

Жихарев лукаво покачал пальцем:

— Небось вашего человека укокошили?.. Я думал, вы уже разобрались с этим. Городовой ведь видел парней.

— Видеть-то видел. Один даже мне знаком, ушел прошлым летом от Мышанкина и Утюганова… Но ведь попрятались, никак не могу нащупать. Ни одного приличного агента не осталось.

— С агентами, точно, туго, — подтвердил Жихарев. — У меня сейчас тоже только всякая шушера осталась. Сейчас прочту, что один такой мне в отчете пишет…

Пошатнувшись, Жихарев встал и открыл тяжелую дверцу сейфа.

— Я ему поручил выяснить, имеются в Каинске бундовцы, а он мне доносит… — Жихарев, давясь от смеха, прочел: — С достоверностью выяснить не удалось, но старые патриотные евреи указывают на некоторых нынешних молодых, не соблюдающих точно святости субботы, едящих свинину и другие запрещенные съестные припасы, говорят, что таковые и есть члены Бунда, так как хотят быть евреями и не соблюдать их законов… Каково?

Леонтович рассмеялся и, дождавшись, когда Жихарев покончит с веселым отчетом, спросил:

— Среди тех, кого вы отправили в Томский тюремный замок, есть, наверное, слабонервные, а? Уступили бы?

Жихарев, все еще веселясь, махнул рукой:

— А вот есть! Берите! Крутиков некто. Он в Новониколаевске недавно… До этого в Барнауле на пароходах слесарничал… А здесь слесарничал в депо. Берите. Дарю.

— Спасибо, — поднял рюмку Леонтович. — За наш союз!

4

Ашбель обеспокоенно глянул на Ирину. Она была бледна, на бледный лоб упала волнистая прядка. На руке, нервно прижатой к виску, явственно выделялась каждая жилка.

— Ты нас отрываешь, — сказал Борис. — Мы только разработались. — И осекся, увидев бледность жены: — Что-нибудь случилось?

— Боря, я в городе была. Там что-то ужасное происходит!

— Ты об арестах?

— Почему ты так спокойно говоришь об этом? Ведь жандармы хватают всех подряд. Говорят, весь стачком схватили.

— Хватают тех, кто оказывается под рукой.

— Боря! Может, вам на время уйти в подполье?

— А мы разве в подполье сидим? — усмехнулся Борис.

—Перестань! Нельзя сводить все к шуткам! Сюда тоже может

нагрянуть полиция!

— О нашей типографии знают только два члена комитета, — напомнил Ашбель.

— Ну и что? Их тоже могли схватить. А за кого сейчас можно поручиться?

Ашбель покачал головой:

— За ваших людей я ручаюсь.

— Саша! Вы же разумный человек. Ну кому сейчас нужны ваши листовки?

Ольхов виновато покосился на Ашбеля и укоризненно протянул:

— Ирина…

Она повернулась:

— Что «Ирина»? Ты на себя посмотри! Кожа да кости! Думаешь, соседи не строят догадок, почему ты вдруг оставил прилично оплачиваемую службу и занялся уроками? Это только тебе, эгоисту, мнится, что никто ничего не замечает! Что за жизнь эти твои уроки? Что за жизнь это твое сидение в подполье? Весь керосином пропах… Думаешь, вечно тебя будут подкармливать из партийной кассы? Все! Кончено! Уверена, про вас уже позабыли.

Ведь даже